Карл Май - Жут

Мы поехали еще медленнее и осторожнее, чем прежде. Я ехал впереди и уже хотел повернуться к своим спутникам, чтобы скомандовать им перейти на галоп, как вдруг раздался громкий крик. Прогремел выстрел; пуля просвистела мимо меня, и тут же я получил камнем по голове; от удара я едва не лишился чувств; искры засверкали у меня перед глазами всеми цветами радуги. К счастью, камень лишь задел меня вскользь. Его запустили из пращи. Если бы удар пришелся точно в цель, то было бы легко поверить, что Давид мог камнем, пущенным из пращи, убить Голиафа.

Впрочем, предаваться подобным размышлениям было некогда. Камень попал в каурую лошадь, и та взвилась на дыбы, так что Линдсею пришлось приложить всю свою сноровку, чтобы не свалиться.

– Вперед! – крикнул Халеф. – Пробьемся!

Он хлестнул лошадь плеткой и стрелой помчался вперед. Оско и Омар последовали за ним. Линдсей же не мог справиться со своей лошадью. Она лягалась и упиралась.

Я остановился посреди дороги. Мне казалось, что в моей голове завелась тысяча колокольцев и колокольчиков самой разной величины и все они звонили. Я не мог ни думать, ни ехать вперед. Снова грянул выстрел. Стреляли с уступа скалы. Пуля ударилась в землю прямо перед моим вороным; его окатило каменной крошкой.

Я видел стрелка; он был метрах в семнадцати-восемнадцати от меня. Издевательски осклабившись, он целился в меня из пистолета. Эта сцена хоть немного привела меня в чувство. Я проворно поднял карабин и выстрелил. В тот же миг сверкнул его пистолет. Он снова не попал в меня, зато моя пуля угодила точно в него; он свалился. В этот момент карабин выпал у меня из рук. Каурая лошадь, на которой сидел Линдсей, все же поняла, что тут что-то неладно. Она еще раз опустила голову, дернулась задом и помчалась так, что, к несчастью, всадник головой задел поднятое мной ружье и выбил его из рук. Тут же я получил удар в левое бедро и, распластавшись, обнял коня за шею… Что-то дернуло меня за пояс; вороной прянул в сторону и, если бы я не стиснул его бедрами, то свалился бы… Еще один сильный удар по голове, и лорд унесся куда-то вдаль.

Этот невезучий джентльмен оставил меня почти без оружия, когда я в нем так нуждался. Я не видел, как это случилось, ведь мой взгляд все еще был прикован к человеку, упавшему со скалы. Я узнал подробности позднее от Линдсея. Он держал ружье в правой руке, крепко сжимая его, чтобы лошадь своим шараханьем не выбила его. Итак, когда каурая лошадь промчалась рядом со мной, Линдсей сперва выбил головой карабин из моих рук, а потом стволом ружья задел мою ногу так, что ствол зацепился за мой пояс, разорвал его, а потом запутался в ремне, на котором была приторочен к седлу «медвежебой»; он тоже свалился наземь. Хотя я быстро потянулся за ней, но не схватил ни ее, ни ремень, и лишь поймал чекан, который торчал у меня за поясом. Ружье, карабин, пояс и шарф с ножом и револьверами остались лежать на земле.

Я бы рад был спрыгнуть, чтобы поднять свои вещи, но, столкнувшись с каурой, мой послушный прежде вороной словно обезумел. Он гневно заржал и помчался вдогонку за обидчицей; мне оставалось лишь выпрямиться, крепко сжимая чекан.

В первый раз Ри перестал слушаться меня и понес; он буквально пролетел мимо засады. Гремели выстрелы; кричали люди; чекан просвистел рядом со мной. Я поднял поводья и откинулся назад, поторапливая вороного. Я уже не обращал ни на что внимание – выстрел, крик – лорд кувыркнулся из седла и упал наземь – мой вороной столкнулся с каурой. Сегодня я уверен, что вороной это сделал умышленно; он хотел отплатить каурой за тот удар.

Цели своей он достиг. Он еще раз заржал и теперь снова стал слушаться поводьев. Мне же было не по себе; меня тошнило; перед глазами было темно. Позади слышались дикие крики и цоканье копыт. Впереди раздался голос Халефа:

– Лорд, лорд! Назад, быстрее назад!

Я собрался с силами и прыгнул… нет, я вывалился из седла, чтобы прийти на выручку Линдсею, лежавшему на земле без движения. Но вой, раздавшийся позади нас, отвлек мое внимание от англичанина. Аладжи громадными прыжками спускались со скалы; следом спешили шестеро или восьмеро молодчиков, испуская дьявольские вопли и стреляя в нас на бегу – глупость с их стороны, ведь они палили мимо. Если бы они поберегли пули, пока не подбежали ближе, то с нами все было бы кончено.

В подобные мгновения нет времени бояться и нет времени сетовать, что трещит голова. Я видел бежавших навстречу врагов и возвращавшихся к нам друзей. Впереди всех бежал Халеф.

– Где ружья? – спросил он, прыгая с лошади, мчавшейся чуть ли не галопом. – Сиди, где ружья?

Естественно, времени на объяснения у меня не было, ведь через каких-то четыре секунды аладжи настигли бы нас.

– Стойте! Стреляйте! – громко воскликнул я.

У меня оставалось лишь время, чтобы левой рукой выхватить у хаджи саблю из ножен. В правой руке у меня был чекан; я тут же отскочил в сторону, прижавшись к скале, чтобы прикрыть тыл. Когда я обернулся, оба аладжи, словно дикие звери, бросились на меня. В их кулаках были зажаты чеканы; в левой руке они держали пистолеты, направив их на меня; с расстояния в двенадцать-тринадцать шагов они выстрелили. Я бросился на землю. Пули ударились в скалу над моей головой. Я ожидал повторных выстрелов, ведь пистолеты их могли быть двуствольными, поэтому мигом отскочил как можно дальше к скале, по-прежнему крепко сжимая в руках саблю и чекан – верно! Еще два выстрела, и опять они не попали в меня; потом я быстро привстал.

Между первыми двумя и последними двумя выстрелами не прошло и секунды. Аладжи были слишком вспыльчивы. Теперь они побросали ставшие ненужными пистолеты и, подняв топоры, бросились на меня.

Я мог рассчитывать лишь сам на себя, ибо видел, что лорд все еще лежал неподвижно на земле. Трое моих спутников вскинули ружья и выстрелили в нападавших, попав в некоторых из них, но остальные стали их окружать.

Позднее Халеф смущенно признался мне, что целился в аладжи, но не попал ни в кого, потому что руки его дрогнули от волнения. Теперь шестеро врагов стояли лицом к лицу с Халефом, Оско и Омаром; я не мог прийти им на помощь. Каждому из нас пришлось сражаться с двумя врагами.

Если бы мне и впрямь хотелось участвовать в схватке не на жизнь, а на смерть, сражаясь гайдуцким топором, то сейчас я мог утолить свое желание сполна. Два чекана против одного! Два исполина, искушенные в обращении с этим оружием, против меня, который прежде сражался в ближнем бою лишь с томагавком в руках – более легким, и я бы сказал, более изящным оружием. Лишь удивительное хладнокровие могло меня спасти. Я не мог тратить силы зря; я готовился лишь парировать удары, направленные против меня, чтобы молниеносно использовать любую приоткрывшуюся мне возможность. Позднее и не вспомнить, что думаешь и чувствуешь в такие мгновения.