Макс Брэнд - Возмутитель спокойствия

Шериф же, похоже, великолепно переносил жару.

Я бы на его месте тоже не стал бы обращать внимания на подобные мелочи. Он ни минуты не сомневался в том, что банк — если, конечно, это настоящий, солидный банк, а не сборище дураков — должен выплатить ему по крайней мере десять тысяч долларов в виде вознаграждения за труды. К тому же, слава и известность ему была гарантирована в любом случае.

Время от времени Таг принимался вслух рассуждать о том, что и как ему удастся заполучить. На всем протяжении нашей поездки это было его любимой темой для разговоров.

Вечером первого дня мы остановились на ночлег посреди каменистой равнины, воды поблизости не было. Таг хотел было пристрелить осла и мула, великодушно пообещав самолично возместить понесенные мною в связи с этим убытки. Но убивать ослика я ему не позволил. Это маленькое упрямое животное скрашивало мое одиночество на руднике. Я успел привязаться к нему, и ещё мне очень нравилось, как он прядет своими длинными, остроконечными ушами. К тому же ослику не требовалось много еды, ему вполне хватило бы пригоршни воды и куска лепешки. Принято считать, будто самые выносливые животные это верблюды; но рядом с настоящим мексиканским осликом любой верблюд покажется избалованным неженкой. Что же касается мула, то он был собственностью Чипа. Я не мог напрямую сказать об этом шерифу — пусть думает, что хочет — но мне казалось, что все-таки не стоит портить принадлежащее этому мальчишке имущество, каким бы оно не было. Я поделился с шерифом своими сомнениями, и мой намек был им понят.

— Он ирландец, — сказал шериф. — Он ирландец, как и я. А никогда нельзя предугадать, на что ирландец положит свой глаз. Это с одинаковым успехом может быть и женщина, и конь, и даже камень. Но если уж такое случилось, что он будет стоять насмерть и за любимую женщину, и за своего коня, и даже просто за приглянувшийся камень. Нет, наверное, все-таки не стоит мне убивать этого мула. Он может запросто указаться любимчиком Чипа.

Было довольно странно слышать от него такие речи.

И тогда мы поплелись дальше, вглубь пустыни и — о чудо! — набрели на бьющий из земли минеральный источник. Вода пенилась у краев крохотного озерца и была горькой, как листья столетника. Но сваренный на ней кофе имел вполне сносный вкус. Мы выпили кофе и подкрепились лепешками с ветчиной, чувствуя, как в воздухе над раскаленной землей дрожит знойное марево.

Боже ты мой, как же было жарко!

Затем пробудился ото сна ночной ветерок, легкие прикосновения которого навевали свежесть и прохладу; мы скинули с себя почти всю одежду, подставив разгоряченные тела под живительные воздушные струи, И в то время, когда мы блаженно возлежали поверх расстеленных на земле одеял, наслаждаясь прохладой и стараясь не думать о том, что завтра нам предстоит новой переход, который наверняка будет во сто крат труднее сегодняшнего, шериф вдруг сказал:

— Зато уже завтра мы напьемся нормальной воды. Я знаю один родник. Он бьет из-под камней, вода поднимается на поверхность, образуя небольшое озерцо и потом снова уходит в песок. Вода там вкусная, студеная, и к тому же почти всю её поверхность от солнца заслоняют камни. О таком источнике можно только мечтать.

— Замолчи, Таг, — взмолился я. — Я уже о нем мечтаю. Прядеставляю, тот чудесный миг, когда смогу хлебнуть такой водицы. Вот о чем я думаю. А то эта соленая гадость… так, говоришь, в том том источнике нет соли?

— Вода там совершенно пресная, — помедлив самую малость, отозвался Таг, — и чистая, как слеза! Прозрачная, как хрусталь, как звездное небо. И это сущая правда! Это самый чудесный родник изо всех родников на свете!

Я явственно ощутил, как от этих слов мое горло мгновенно пересыхает от жажды, но вставать со своего места и заглушать её соленой водой из минерального источника я не стал, зная, что это все равно не поможет. Чем больше выпьешь такой воды, тем дольше будешь мучиться потом. Она не дает погибнуть от жажды, только и всего, но самой жажды не утоляет.

И тут снова подал голос шериф:

— А может быть, они раскошелятся и на все двадцать пять.

Я знал, что он раздумывает над тем, сколько денег ему заплатят в качестве вознаграждения за труда, и промолчал. Но тут мул фыркнул, а затем начал громко кричать.

— Что нашло на этого паршивого мула? — спросил шериф, приподнимаясь. — Чего он там увидел?

— Ничего, — сказал я. — Сам знаешь, что за твари эти мулы, Таг. Но известно ли тебе, почему они порой вдруг начинают громко орать, как будто зовут на помощь?

— А-а… Догадываюсь, к чему ты клонишь, — отозвался шериф. — И почему же? Ты сам-то хоть знаешь?

— Конечно, — ответил я. — Потому что даже мулу так надоедает быть подлой скотиной, что его одолевает навязчивое желание стать лучше. Так что, когда услышишь вот такой истошный крик, то знай, что в нем проснулась совесть, и он молит небеса дать ему ещё один шанс.

Таг Мерфи снова не спеша растянулся на своем одеяле.

— Что ж, может быть, ты и прав, — задумчиво изрек он. — Я не знаток по части мулов, и вероятно поэтому мне никогда не было их жалко. Помяни мое слово, Джо, все они просто подлые твари.

— Точно, — согласился я. — И это как раз напоминает мне об одном случае, когда…

— А может, они и тридцати не пожалеют, — проговорил шериф.

Я понял, что его в очередной раз обуяли думы о награде. И снова промолчал. Вариаций на эту тему я уже и так выслушал предостаточно.

— Ну, а с другой стороны, — вздохнул шериф, — управляющий банка — мистер Рейнджер — редкостный жмот и скотина, и может запросто заявить, что я не совершил ничего сверхординарного, и что именно за это мне и платят мое жалованье.

На этот раз я решил все-таки вставить свое слово.

— А то. Запросто, — поддакнул я.

Шериф хмыкнул.

— Здесь почти четверть миллиона, — продолжал он размышлять вслух. — Но уж хотя бы процентов десять они мне должны заплатить. Должна же в них быть хоть капля совести.

— Ага, — сказал я.

— И даже если мне дадут всего пять процентов, то это все равно целых двенадцать с половиной тысяч.

— Угу, — промычал я.

— Но они не станут мелочиться и наверняка округлят сумму до более удобоваримого значения. Скажем, до пятнадцати тысяч.

— Или до десяти, — услужливо подсказал я.

— Да уж. Или даже урежут до десяти, — вздохнул шериф. — Ты говоришь прямо как настоящий банкир, Джо. Держу пари, ты бы смог замечательно управляться и за банковской стойкой, подсчитывая проценты и занимаясь прочими денежными премудростями.

— Угу, — сказал я.

— Итак, десять тысяч, в худшем случае. — подытожил он. — Но все равно, это же уйма денег. Вон полицейский Уэллер сумел обзавестись отличным хозяйством, о котором можно только мечтать; и все это, включая инвентарь, землю и стадо, обошлось ему всего восемь тысяч.