Сергей Алексеев - Слово

Иван явился часам к шести вечера, веселый, жизнерадостный, в черной выцветшей фуражке и чуть ли не от ворот бросился обниматься. Схватил Анну в охапку, оторвал от земли и так зацепил небритым подбородком щеку, словно наждаком оцарапал. Анна возмущенно оттолкнула его, машинально отерла лицо.

– Что это значит, Зародов? Вы что?

– Соскучился же по начальству! – весело, но без прежнего задора сказал Иван. – Тут без вас такие дела творятся – все вверх ногами. Эту старуху нам не расколоть, – он кивнул на избу. – Гиблый номер. Старуха стала себе на уме. Зато я нашел другой способ! Меня озарило…

– Давай по порядку, – оборвала его Анна. – Озарило его… Что случилось? Что вы тут делали без меня? Я же просила вас!

– Ну вот, начальство прибыло не в духе, – тускло сказал Иван. – Сразу разнос… А куда вы пропали? Куда вас понесло с вашими филантропическими идеями?.. Я сюда приехал в экспедицию, за книгами, а не сидеть и ждать, когда готовенькое поднесут. Или вот у старух дрова колоть, – он сердито дернул головой. – Тимуровцы нашлись… Вообще, не экспедиция, а детство какое-то, в каких-то разведчиков играем, в психологов… А у нас из-под носа книги волокут!

– Зародов, вы объясните мне, в чем дело? – не выдержала Анна. – Что тут произошло?

– Что… – пробурчал Иван. – Только вы ушли, мне старуха эта дала книгу, почитать вслух. Четьи-Минеи…

– Я же говорила: никакой самодеятельности! – перебила она.

– Она сама дала! – возмутился Зародов. – Я только сказал, что умею читать подревнерусски… Сижу, читаю, старуха слушает. А тут явился какой-то ихний кержак, на меня зыркнул – холодным потом прошибло. Леонтий его зовут… Он старуху в избу зазвал, и они часа полтора там просидели. Я к окну подкрался – он старухе разгон за нас дает. Не хуже вас вот… Они тебе избу опоганят, святые книги осквернят!.. Та – стоит, дрожит. Этот Леонтий книгу под мышку и ушел… Четьи-Мнеи старой печати, я филиграни смотрел – наверняка шестнадцатый век, может, семнадцатый.

– Это результат вашей самодеятельности! – Анна вскочила. – Кто вас просил… с вашим знанием древнерусского… Вы мне заваливаете экспедицию! Я вас предупреждала: у нас разведочная экспедиция. Книги нам нынче брать не обязательно. Нужно создавать задел на будущее, готовить базу для сбора!

– Ну и готовьте свою базу, – ничуть не смутился Иван. – Я в экспедиции такой первый раз и, может, последний. И у меня от моего шефа есть определенное задание – привезти книги. И я их привезу.

Анна села, попыталась взять себя в руки.

Что с. ним делать? Отправлять в город и оставаться одной либо раз и навсегда подчинить его? Но ведь не подчинится же, ишь, глазами как сверкает… Он таких еще дров наломать может… А дело не ждет, книги нужно брать сейчас, ведь через каких-нибудь двадцать лет, в каком-нибудь восьмидесятом году, не будет уже ни скитов этих, ни их жителей и уж, конечно, не будет и книг…

– Мне не нравится ваш метод работы, – сбавив тон, однако решительно сказал Иван. – У меня такое ощущение, что с ним мы ни в этом году, ни потом книг не получим. Напугаем – только и всего. А они книги попрячут.

И снова вспомнился Анне ночной разговор со старухой Мальцевой. Нет, не случайно возник порочный слух. Кто-то же его умышленно распустил! Кому-то нужно, чтобы они ушли отсюда, чтобы и на порог кержаки не пускали! Ладно, у Мальцевой, можно сказать, имя Гудошникова спасло. И то старуха посоветовала уйти, чтобы люди не видели…

– Что с Петровичем? – спросила она.

– А, с Петровичем-то! – улыбнулся Зародов. – Петрович – мужик сила! Три ордена Славы имеет и две медали «За отвагу». Во как! И в Бога не верует. Книг, правда, у него нет, но – будут!

– Голова у него зажила?

– Давно! – отмахнулся Иван. – Он уж и забыл…

Я это, Анна, я к нему жить перебрался… – Он замер, ожидая разноса, поморгал виновато. – Ну, подумал, старик один живет, – продолжал Иван, смелея. – Говорит, тоскливо ему, айда, Ваня, ко мне. Чего ты будешь у старухи там?.. Я, говорит, вербованных на постой не пускаю, пьют они и бедокурят, а тебя возьму. Скоро на покос пойдем, сено Марье Белоглазовой косить. У него коровы-то нету своей, Марья ему молоко и сметану таскает…

– Он вас принял?

– Естественно, раз сам позвал! – Иван развел руками. Это я начальству своему только неугоден, а местное население меня принимает. Я еще бороду отпущу, так вообще… Это старуха ко мне почему-то интерес потеряла. А я так хорошо с ней контакт наладил!.. Слушала, сидела – уши врастопырку. Когда этот Леонтий ушел, стала смотреть как-то виновато. Смотрит и молчит…

– Кто он такой, Леонтий? Откуда появился? Вы не спрашивали у Петровича? – оживилась Анна.

– А что спрашивать? Я и так знаю, – сказал Зародов. – Мне старуха сказала. Он откуда-то послан как инспектирующее лицо, проверить: молятся ли здесь кержаки» Пришелец, одним словом. Черный, как головешка, то ли цыган, то ли еще кто… Здешние-то все рыжие или русые.

Анна сосредоточенно пыталась сопоставить все факты и не могла. Ее вдруг начало клонить в сон, и даже голод притупился. Хотелось прилечь тут же, на крылечке, и заснуть, чтобы разом отошли все беды и мучительные мысли.

– Это, Анна… Мне двадцать рублей наличными надо, – вдруг сказал Иван. – Я с одним вербованным договорился книгу купить. Он ее в тайге нашел… Рукописный сборник, сам видел. Только цену, гад, заломил. Это же двести рублей на старые деньги…

Закрыв глаза, Анна ощупала карман с деньгами. Пальцы не слушались, булавка не открывалась…

– Господи, как я устала… – пробормотала она. – А Тимофей сидит в тюрьме…

Не зря говорят: ждать и догонять хуже всего.

Четверо суток, как проводили Анну в Еганово, Марья Белоглазова ночей не спала. А тут еще Иван Николаевич собрал потихоньку вещички и ушел к Петровичу, ни слова не сказав. Вот и гадай теперь: то ли нужда у него такая, то ли обиделся на что? И совсем одиноко стало Марье в пустой избе. За последние дни уже попривыкла, что люди в доме, что не одна ее душа в этих стенах мается.

И чем дольше становилось ее ожидание, тем тревожнее делалось на душе. Марья и на миг не сомневалась, что Анна отыщет там в районе кого надо, чтобы в розыск Тимофея объявить, к самому большому начальству сходит и своего добьется. Мучило ее другое: вдруг нет Тимофея в живых, и Анна побоится сразу прийти с такой вестью, сама мучиться станет, что взялась за это дело? Легко ли страшное известие матери нести?.. Не знает же она того, что Марья встретила бы его спокойно и с достоинством, как свою собственную смерть. Давно уже приготовилась и к своей кончине, и к тому (не приведи Бог!) последнему известию. «Коли бы жив был – пришел бы к матери», – думала она, хотя клокотала и билась надежда в материнском сердце. Анна, молодая еще и мало повидавшая на своем веку, и подозревать не могла, что мысль о собственной смерти была Марье ближе, чем думы об одинокой жизни.