Висенте Паласио - Пираты мексиканского залива

Дон Энрике вошел в залу, где находились вице-король с супругой, и приветствовал их почтительным поклоном.

— Это и есть тот юноша, о котором ты говорил мне? — спросила донья Леонора.

— Он самый, и это очень жаль. Так хорош собой, так статен… — ответил вице-король.

— Но, может быть, на него клевещут?

— Дай-то бог. На первый взгляд он мне понравился, и, право, я рад был бы не отдавать распоряжения, которого требуют матери монахини. Постараюсь понаблюдать за ним сегодня.

— Возможно, он не так уж плох, как о нем говорят.

Если бы дон Энрике не был так поглощен стремлением увидеть донью Марину, он обратил бы внимание на то, что вице-король с супругой о чем-то переговариваются, не сводя с него глаз. Но он ничего не заметил.

Долгое время дон Энрике не отрывал взгляда от доньи Марины, которая, казалось, и не смотрела в его сторону, окруженная сонмом дам и молодых людей, очарованных ее простодушной и живописной речью. Но вот танцы увлекли всех, и донья Марина осталась одна. Дон Энрике решил, что настал подходящий момент, и, подойдя к девушке, сел рядом с ней.

— Доволен ли ты, сеньор? — спросила донья Марина.

Дон Энрике не привык к такому обращению и, не зная, что, по обычаю своей страны, донья Марина так говорила со всеми, принял ее слова как выражение особого доверия. В восторге он ответил:

— Как могу я не быть довольным рядом с тобой, сеньора, когда единственное стремление моей души — говорить с тобой, слушать тебя, рассказывать тебе о своей любви!

В это время дон Диего как бы случайно вошел в залу вместе с компанией дам и кабальеро. Дон Энрике в увлечении никого не заметил.

— Ты меня любишь? Но ведь ты едва знаешь меня? — спросила донья Марина.

— О сеньора, достаточно хоть раз увидеть тебя, чтобы полюбить. Я верю, что и ты полюбишь меня! Ведь ты будешь моей?

— Твоей? Но как?

— Полюби меня так, как я люблю тебя! Живи рядом со мной, живи только для меня и ради меня!

— Но почему ты думаешь, что я могу решиться на это?

— Я думаю так из-за двух твоих писем, я думаю так из-за розового бутона, который ты бросила мне в день святого Ипполита!

— Я?

— Да ты. Не отрицай, я люблю тебя!

В это мгновение к ним подошел Индиано. Донья Марина встала, словно в испуге, и дон Энрике увидел перед собой своего врага.

— Кабальеро! — произнес Индиано громким голосом, чтобы все могли его слышать. — Что говорили вы этой даме?

— Вас это не касается, — высокомерно ответил дон Энрике.

— Донья Марина, что говорил тебе этот человек?

— Он говорил мне какие-то непонятные слова, — простодушно ответила девушка. — Он говорил, что любит меня, а я люблю его, что получал от меня письма, и будто я должна принадлежать ему, оттого что он поднял розу, которую я бросила тебе в день святого Ипполита.

Страшное подозрение промелькнуло в душе дона Энрике. Не стал ли он жертвой коварства? Музыка умолкла, из всех залов сбегались привлеченные любопытством гости.

— Вы слышите, господа? — спросил Индиано. — Вы осмелились преследовать своими ухаживаниями даму, которая гостеприимно открыла вам двери своего дома. И эта дама — моя будущая супруга, которой сеньор вице-король обещал высокую честь быть посаженым отцом на ее свадьбе.

Дон Энрике словно окаменел; молния, упавшая у его ног, не могла бы поразить его более. Он понял, что за всем этим кроются низкие козни, но не мог проникнуть мыслью сквозь плотную завесу лжи.

— Надеюсь, вы согласитесь, кабальеро, — продолжал Индиано, — что я имею право просить вас покинуть дом, где вы совершили такой недопустимый поступок.

Дон Энрике побледнел, на лбу у него выступила испарина.

— О! — воскликнул он. — Вы должны объяснить мне, кабальеро…

— Вы должны удалиться, дон Энрике Руис де Мендилуэта, — произнес властный голос за спиной у дона Энрике.

Он обернулся и увидел суровое лицо маркиза де Мансеры.

— Повинуюсь вашей светлости, — сказал дон Энрике. — Мы поговорим обо всем завтра, сеньор дон Диего.

— Как вам будет угодно.

Дон Энрике вышел из залы среди гробового молчания.

— Теперь ты видишь? — спросил вице-король у супруги.

— Он неисправим, — ответила донья Леонора.

Все успокоились, и веселый бал продолжался, словно ничего не произошло.

Скандал, вызванный ни в чем не повинным доном Энрике, лишь ненадолго прервал общее веселье. Даже самые близкие друзья молодого кабальеро решили отложить на завтра разгадку таинственной интриги и отдались наслаждениям бала, сдержав на время свое негодование, огорчение и дружеские чувства. Вице-король казался глубоко озабоченным. Решение было принято, и никакая сила не могла заставить его отступить. Он искал лишь способа выполнить свою волю без лишнего шума и преждевременной огласки, не напрасно опасаясь, что мольбы и слезы семьи вынудят его смягчить приговор. Вице-королева, донья Леонора, хорошо знала характер своего супруга. По его упрямо сдвинутым бровям она поняла, что решение принято окончательно и говорить с ним об этом деле бесполезно.

Настал час разъезда гостей. Вице-король с супругой поднялись первыми. Повторив провожавшим их Индиано и донье Марине свое обещание, они направились к выходу, следуя между двумя рядами слуг, освещавших путь свечами и факелами. Вице-королевская чета уселась в карету, лошади тронулись, и все гости стали расходиться.

Первые лучи солнца осветили улицы города, ласточки весело щебетали на крышах. Дон Диего и донья Марина остались одни в опустевших покоях.

— Сеньор, — спросила донья Марина, — я во всем тебе повиновалась. Ты доволен?

— Да, Марина.

— Тогда я хочу просить тебя о милости.

— Говори, моя красавица. Твои желания — закон для меня. Душа моя склоняется перед твоей волей, как листья пальмы перед дыханием ветра.

— Сеньор, скажи своей Марине, что хочешь ты сделать с этим человеком? Для чего все это было нужно?

— Донья Марина, — ответил с безмятежным спокойствием Индиано, — я хочу убить этого человека ударом шпаги.

— Бедняжка! Ведь я знаю, если ты говоришь: этот человек должен умереть, то он умрет. Никто еще не мог похвалиться тем, что отразил удар твоей шпаги. Но не сердись, душа души моей, если я спрошу тебя: зачем ты проделал все это сегодня ночью?

— Марина, ты не знаешь, что такое общество. Если бы я убил этого человека раньше, чем опозорил его перед всеми, люди стали бы жалеть его. Если бы он убил меня, — его стали бы превозносить. Теперь же, когда он заслужил насмешки и презрения, показав себя недостойным звания кабальеро, если я убью его, все скажут: «Дон Диего прав», — если же он убьет меня, победа не принесет ему славы, моя месть будет преследовать его даже из могилы, и все отвернутся от него, как от злодея.