Висенте Паласио - Пираты мексиканского залива

— А потом?

— Больше ничего.

— И сколько вам заплатят?

— Мне, как главарю, пятьсот песо, а остальным по двести.

— Сколько вас?

— Четверо.

— Тогда это не опасно.

— Но их ведь шестеро.

— Да, но они же солдаты. С ними и я справлюсь.

— Пожалуй, верно. Опасность не очень велика.

— Еще бы! А как зовут этого пленника?

— Не знаю.

— Не лги, — сказала Паулита, ласково дергая его за ухо.

— Вот любопытная!

— Знаешь ведь, мне нужно знать все до конца. Как зовут пленника?

— Обязательно хочешь добиться своего?

— А как же! Ну, говори его имя! — не отставала Паулита.

— Его имя… да зачем тебе это знать?

— Скажи, скажи, а то я начну говорить про Вьюна.

— Нет, не смей! Лучше я скажу тебе.

— Говори, хитрец!

— Его зовут дон Энрике Руис де Мендилуэта.

— Спаси его господь! — воскликнула Паулита, побледнев и вскочив с места. — Дон Энрике, сын графа де Торре-Леаль?

— Он самый. Да что с тобой? Чего ты побледнела? Чего испугалась?

— Нет, Лукас, нет! Ты не сделаешь этого, если любишь меня.

— Да что тебе до него, Паулита? Кто он? Твой возлюбленный?

— Лукас, этот человек никогда не был моим возлюбленным, но я люблю и уважаю его, как родного отца. Я не хочу, я не хочу, не смей убивать его!

И девушка, разрыдавшись, уткнулась лицом в грудь Лукаса.

— Паулита, я никогда тебя такой не видел. Что это за тайна? Объясни, а то я уж начинаю подозревать неладное.

— Здесь нет никакой тайны, здесь нет ничего плохого, Лукас. Это история моей жизни. Если бы я рассказала ее тебе, ты полюбил бы дона Энрике, как я люблю его, и стал бы его уважать, как я уважаю. Лукас, я знаю, ты сам будешь плакать, когда услышишь эту историю.

— Расскажи мне ее, Паулита, расскажи и не огорчайся, — ответил Москит, ласково поглаживая черную головку девушки.

— Хорошо, Лукас, я расскажу тебе. Ведь ты меня любишь, правда?

— Ты — моя единственная любовь. Когда у меня будут деньги, я брошу дурную жизнь и женюсь на тебе.

— Тогда я расскажу тебе все, чтобы ты помог дону Энрике, чтобы его жизнь стала для тебя священной. А как твои приятели, еще не скоро придут?

— Нет, нет, они вернутся не раньше девяти.

— Тогда слушай.

Москит приготовился слушать, и Паулита, утерев передником слезы, начала свою историю.

Мой отец, бедный каменщик, зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом. У него было две дочери — я и моя сестра, моложе меня на четыре года. Мы жили бедно, но отец всеми силами поддерживал свою семью и очень любил жену и детей. Никогда мы не видели его пьяным. Воскресные вечера он проводил дома, рассказывая мне сказки или играя с моей сестренкой. Все соседи завидовали матери, что у нее такой муж. А он только и мечтал о том времени, когда я вырасту и бог поможет ему справиться с нуждой.

Мне было семь лет, а моей сестренке — три, когда однажды в субботу отец пришел домой очень веселый и сказал матери:

— Анхела, завтра я поведу тебя с девочками на праздник в Койоакан.

— Неужели? — воскликнула мать. — Доченька, — позвала она меня, — беги сюда, завтра мы пойдем с отцом на праздник в Койоакан.

Я никогда не выходила из дому и даже не знала, что такое праздник, а мать тоже давно нигде не бывала. Мы обе так обрадовались, так обрадовались, что отец растрогался до слез, он обнял нас и расцеловал.

— Бедняжки мои! — сказал он.

Я никогда не видела, чтобы отец плакал, и спросила его, сама чуть не плача:

— Отчего ты плачешь, отец?

— От радости, — ответил он, улыбаясь сквозь слезы, — от радости, Паулита, я рад тому, что вы так довольны.

— Конечно, мы очень довольны, Пабло, — сказала мать, обнимая его. — Только не плачь даже от радости, а то мне станет грустно. Сейчас я принесу тебе малышку, и ты успокоишься.

Мать взяла на руки сестренку, которая спала в своем углу, и протянула ее отцу, а он прижал девочку к себе, почти не видя ее сквозь слезы, застилавшие ему глаза.

— Не сердись, Лукас, что я так подробно рассказываю об этой ночи, но все эти воспоминания и сейчас вызывают у меня слезы. — Паулита вытерла глаза, а Лукас сам чуть не плакал.

Девушка продолжала:

— Потом отец, решив удивить мать, молча вытащил из-за пазухи платок и развернул его: там блестело несколько серебряных монет и одна золотая.

— Откуда это? — с радостной улыбкой спросила мать.

— Догадайся сама, — отвечал отец, подавая ей деньги.

Я никогда еще не видела золотой монеты и с восхищением вертела ее в руках.

— Ладно, эти ты заработал, — сказала мать, сосчитав серебряные монеты, — но та?

— Ту мне сам бог послал для вас. Вот слушай: кончил я работу и иду усталый домой, а по дороге встречаю людей, направляющихся в Койоакан, где, говорят, готовится веселый праздник в честь святого патрона. Иду я и думаю, какая жалость, что я так беден и не могу даже повести погулять мою бедняжку Анхелу и маленьких дочек, которые никогда еще ничего не видели. И стало мне грустно.

— Добрый мой Пабло, — говорит мама и ласково на него смотрит. А я прижимаюсь к отцу, который держит на коленях сестренку.

— Так вот, иду я, печальный, и вдруг слышу крики: «Остановите, остановите его!» Поднял я голову, а прямо на меня скачет красавец конь в богатой сбруе. Я ухватил его за узду, проклятый конь давай вырываться, но я держал узду крепко, пока не подбежал его хозяин, какой-то важный сеньор. Он сунул руку в карман и дал мне эту монету. Вот я и говорю, что ее послал бог, чтобы я мог порадовать вас прогулкой в Койоакан и купить фруктов и сластей для девочек.

Я была так счастлива, что, кажется, не согласилась бы поменяться с самой вице-королевой. До глубокой ночи, пока нас не сморил сон, мы без передышки говорили о завтрашней прогулке. Я донимала расспросами отца и мать, а потом пересказывала все сестренке. Ты представить себе не можешь, как радовались мои родители, гордясь, что могут доставить мне такое счастье. Наконец я заснула и всю ночь видела прекрасные сны.

— Помни, завтра надо встать рано, — сказал отец.

Напрасное напоминание: раза три я просыпалась среди ночи и спрашивала: «Пора? Пора?»

— Еще ночь, спи, — отвечала мать, и я снова засыпала.

Один раз я услыхала голос отца:

— Что сказала Паулита?

— Спрашивает, не пора ли вставать.

— Бедняжка, — сказал отец, смеясь, но тронутый моим волнением, — как она взбудоражена.

Под конец я так глубоко заснула, что мать едва добудилась меня.

Из Мехико мы, разумеется, отправились пешком, но в отличном настроении. Я, смеясь, бежала впереди или вела за руку сестренку, когда мать спускала ее на землю. Отец радовался и моему веселью, и удовольствию, сиявшему на лице матери. Ах! Лукас, какой добрый был мой отец.

Но вот мы пришли в Койоакан. Мне покупали все, чего я только ни просила: фрукты, сласти, игрушки, цветы. Это был самый счастливый день моей жизни. Началась процессия, и отец повел нас на кладбище, откуда лучше было видно. Со всех сторон жгли фейерверки, и взлетавшие ракеты пугали меня и сестренку.