Висенте Паласио - Пираты мексиканского залива

— Сеньора, — ответил Морган, — прекрасные женщины всех стран всходили на мой корабль, чтобы подарить меня своей любовью, но я еще никогда не чувствовал к ним такого влечения, как к вам. Если вы и впрямь не прибегали к колдовству, то чем объяснить мое чувство к вам?

— Адмирал! — воскликнула донья Марина. — Верите ли вы в бога?

Морган был ошеломлен таким неожиданным вопросом, который, казалось ему, совсем не вязался с их беседой.

— Скажите, — настаивала донья Марина, — верите ли вы в бога?

— В бога?

— Да, во всемогущего творца, который поднимает и успокаивает бури в морских просторах, проникает своим оком в недра земли и в тайники нашего сердца. Верите ли вы в бога?

— Да разве моряк, живущий среди волн, ветров и бурь, может не верить в бога? Конечно, верю, сеньора, но почему вы об этом спрашиваете?

— Я вас спрашиваю, ибо бог и только бог мог внушить вам уважение ко мне и обуздать страсть, сжигающую ваше сердце. Тот, кто с высоты взирает на все мои беды, посеял в вашей душе семена моего спасения.

— Вы хотите этим сказать, сеньора, что никогда не полюбите меня? И никогда по доброй воле не будете моей?

— Я хочу этим сказать, сеньор, что вы можете познать счастье, лишь заслужив мое ответное чувство, а не бросив меня к своим ногам, как рабыню, купленную на невольничьем рынке; это значит, что вы должны нежностью завоевать мое сердце и не искать во мне забавы для вашей мгновенно вспыхнувшей страсти; это значит, что вы должны поднять меня до любви к вам, а не унизить, превратив меня из женщины в рабыню; это означает, наконец, что вы впервые в жизни испытаете ту высшую духовную радость, которой вы доселе не знали, ту возвышенную любовь, которая все очищает и заставляет отказаться от оскверняющего душу сластолюбия.

— А вы полюбите меня этой любовью?

— Возможно. У вас большое благородное сердце, слава о ваших подвигах гремит повсюду, и, если бы вы, сеньор, полюбили меня так, как я того желаю, я боготворила бы вас.

— Я не знаю большего счастья! — воскликнул Морган, обнимая донью Марину и пытаясь поцеловать ее.

— Вы хотите, чтобы это случилось так скоро? — спросила она, мягко освобождаясь из его объятий. — Могу ли я так скоро полюбить вас? Могу ли по доброй воле, из любви согласиться принадлежать вам? О, повремените, повремените! Овладейте сперва моим сердцем, зажгите пламя любви в моей душе. Поверьте, наслаждение, ожидающее вас, вознаградит вас за ту небольшую жертву, которой я требую.

— Но, сеньора, моя душа пылает, мое сердце рвется из груди, каждая минута мне кажется вечностью, я страдаю…

— Тогда приказывайте. Я ваша раба, ваша покорная пленница. Но не ищите во мне женщину, в упоении любви отвечающую на ваши ласки; не ждите, что наши души сольются воедино; не надейтесь услышать из моих уст волшебные слова нежности; не ждите, что я назову вас «моя любовь», «моя радость», нет! Я готова на эту муку, но вы не услышите от вашей жертвы ничего, кроме горького стона и мольбы к богу покарать жестокого палача. Вы найдете во мне униженную, оскорбленную, растоптанную женщину, проклинающую и ненавидящую вас всеми силами своей души за то, что вы овладели ею силой… Выбирайте, сеньор, вы — господин, я — раба.

— Сеньора! — воскликнул Морган, поднимаясь. — Вы не раба. Я не могу спокойно слушать эти слова, которых мне еще никто не говорил. Вы открыли передо мной небо, так неужто я сам закрою перед собой его врата? Я буду ждать и сделаю все, чтобы завоевать вас. Вы полюбите меня?

— Научитесь терпению, сеньор, если желаете найти во мне женщину, а не рабыню.

Тут к борту флагмана подошла шлюпка, вернувшаяся с берега.

— Сеньора, — сказал Морган, — я покидаю вас с надеждой завоевать ваше сердце.

— Храни вас бог. Я чувствую, что могу всей душой полюбить вас.

Донья Марина с достоинством протянула пирату руку, и тот, почтительно поцеловав кончики ее пальцев, удалился, взволнованный.

— Боже, благодарю тебя! — сказала донья Марина, поднимая глаза к небу. — Еще раз благодарю тебя. Ты не покинул меня.

Флотилия снова вышла в море, унося с собой богатую «военную дань». Пираты держали курс на Ямайку, но по пути зашли на Кубу.

Морган с каждым днем все больше влюблялся в донью Марину, и каждый день молодой женщине приходилось снова и снова давать бой пирату. Этот человек, не знавший в жизни ни помех, ни преград, тщетно добивался любви индианки; случалось, на него находили приступы ярости, и тогда он был способен на все, лишь бы покончить с той ролью, которую навязала ему молодая женщина. Но одно слово, один ласковый взгляд доньи Марины — и мятежное сердце пирата снова смирялось.

Морган чувствовал себя пленным львом, попавшим в шелковые сети.

По счастью для Марины, прибытие кораблей сперва на Кубу, потом на Ямайку, раздел добычи между участниками осады Портобело, расплата с английскими купцами на Ямайке и новые планы нападения на Маракайбо так сильно занимали адмирала, что у него едва хватало времени на любовь.

Когда в промежутках между неотложными делами Морган спешил к своей прекрасной пленнице, он неизменно встречал такой ласковый и дружелюбный прием, что чувствовал себя обезоруженным.

В свободные минуты Морган взволнованно слушал проникновенные рассказы молодой женщины о пережитых ею бедах, о родине и детстве, и, бывало, с отеческой нежностью ласково гладил ее руки.

Так понемногу пират привыкал видеть в Марине свою дочь. Однажды при прощании она почтительно поцеловала руку пирата и тихонько шепнула:

— Покойной ночи, мой отец!

Морган быстро заглянул в глаза доньи Марины — они были влажны от слез.

— Ваш отец? Вы называете меня отцом?

— Да, сеньор, и простите, если я этим словом задела вас. Но вы так добры ко мне, так ласково и благородно ко мне относитесь, что я привыкла видеть в вас моего защитника и отца, мою опору во всех бедах. Это оскорбляет вас?

— Нисколько, дочь моя! — растроганно ответил адмирал. — Нисколько! Сам не понимаю, что со мной творится. Я полюбил вас с первого взгляда и мечтал насладиться полным счастьем, как с одной из многих женщин, встречавшихся на моем пути. Но вот вы заговорили со мной, и в моей душе родилось желание завоевать ваше сердце. Шли дни, и страсть сменилась жалостью к вам, такой хрупкой и одинокой. Мне стало жаль вас, Марина, я понял, что вы боитесь меня, и вместо страсти появилась нежность. Я все еще люблю вас, моя плоть возмущается против моего духа, но я уже достаточно владею собой, чтобы почитать вас. Вы назвали меня вашим отцом и обезоружили меня. Донья Марина, вы будете для меня дочерью, я обещаю вам. Голубка, ищущая спасения под орлиным крылом, ты нашла верный приют! Ради тебя у меня достанет сил стать благородным и великодушным. Но будь осторожна в своих словах и поступках, ведь если я снова воспламенюсь, мне не удастся больше овладеть собой и тогда — горе тебе!