Алексей Штрыков - Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате [СИ]

Я уверенно ответил о небесном мандате и священных устоях. Чхве ласково улыбнулся:

— Я расскажу тебе, а ты послушай. Триста лет назад наши предки жили не на горах, а в низинах. То, что знали и умели они, настолько превосходит наши собственные знания и умения, что просто не укладывается в голове. Они летали по воздуху, обуздывали молнии и заставляли их служить человеку, построили великие города — не чета нашим неказистым деревушкам. Впрочем, и в горной стране есть то, что было создано их руками, а впоследствии приписано Цзи Далуну и его потомкам.

На этих словах я содрогнулся. Именовать императора, здравствующего или умершего, по фамилии и имени не полагалось. Тем более — Первого Лидера. Господин Чхве говорил резко и прямо, скинув прежнюю маску обходительности. Я не отважился посмотреть по сторонам, но совершенно уверен: ни в зале, ни в соседних галереях не было ни души. Кроме, возможно, его самых доверенных лиц — тех, кто не донесёт и о таком преступлении. А преступление было налицо.

Мир, который выстроили наши предки, поражал воображение, продолжал господин Чхве. Он был не таким уж хрупким — бушевали войны, свирепствовали эпидемии, но мир стоял назло всему. И только когда произошло великое бедствие, он рухнул, рассыпался на куски под натиском стихии. Нет сомнений, он выдержал бы и землетрясения, и извержения вулканов, но не туман. Первый Лидер, до той поры человек невысокого звания, но блестящих способностей, рискуя собственной жизнью, спас тысячи других, организовав бегство в горы. В неосвоенный район, где мир пришлось выстраивать почти с нуля. Он понимал, что сменится поколение-другое, и все накопленные знания, к которым люди шли столько веков, будут утрачены за ненадобностью. Чтоб этого не допустить, он собрал уцелевших учёных, умельцев и знатоков своего времени и поручил им написать всё. Всё, что они знают в любой области жизни. Когда-нибудь, думал он, это вспомнится и пригодится, и нам не придётся блуждать впотьмах, самостоятельно нащупывая давно найденный путь.

Первый Лидер расселил спасшихся и обустроил хозяйство страны. За всё время его руководства никто не пытался занять его место. Его власть опиралась на его собственные таланты. И всегда рядом с ним был его сын, который вошёл в историю как Второй Лидер (господин Чхве назвал его просто по имени — Гочжи). В день великого бедствия ему было около двадцати. Неизменно сопровождая отца, он делил с ним отдых и труд, обсуждал то, что уже сделано, и то, что надлежит сделать, и о многих вещах знали только они двое. Когда Первый Лидер умер — а смерть его была внезапной, — преемника избрали единодушно. Возможно, кто-то и выражал недовольство, но новый правитель неуклонно следовал пути отца и довёл до завершения многие его задумки. Опорой его власти стали последовательность и твёрдость.

— Но было то, что постоянно тяготило Гочжи, — усмехнулся господин Чхве. — В своём наследнике Цзысине он не видел ни отцовских талантов, ни собственной последовательности. И тогда понял: власть рода Цзи должна стать священной.

Второй Лидер разделил горную страну на области, сформировал войско и установил ту систему государственной власти, которая с тех пор почти не менялась. Он заменил умелых людей на нужных, и в положенный час те принесли ему императорский титул, провозгласив на то волю Неба. Посмертно этот титул был присвоен и его отцу.

— Третий и все последующие правители горной страны в своей власти опирались на страх и эту хитрость своего предка, — сказал господин Чхве. — Великое собрание знаний в столичной библиотеке — это для них и сокровище, и проклятие. В нём ключ к нашему будущему, но они, сами не в силах открыть замо́к, прячут его от остальных. Знал ли ты, мой мальчик, что вход в библиотеку строго запрещён? Знал ли ты, что за каждым чиновником, который там работает, ведётся постоянная слежка, а за переписывание архивов полагается казнь? Если бы ты всё это знал, то не удивлялся бы моим словам. Люй-цзы призывал нас к верности долгу. Но если у нас и есть долг, то перед будущими поколениями. А долг перед развращённым родом Цзи погашен сполна.

Господин Чхве тоже собирал библиотеку. Вход туда был свободный.

— Выйти в путь нужно через неделю. Вначале — в Лиян.

Я поклонился и сказал, что жду указаний.

На третий день после беседы с господином Чхве состоялась встреча, за которую впоследствии я неоднократно благодарил судьбу. В тот вечер, возвращаясь домой со службы, я увидел у ворот дома трёх человек, закутанных в дорожные плащи. Они стояли против солнца и были примерно одного роста и сложения. Лишь подойдя совсем близко, я понял, что передо мною семья: отец лет шестидесяти, мать лет на десять моложе и дочь, примерно моя ровесница. Я обратил внимание на их сильно обветренные лица — такие бывают после длительного путешествия.

Было странно встретить кого-то вот так на улице (посетителей, если те приходили раньше меня, привратник обычно провожал в гостиную), я не знал, сколько меня ждут эти люди и кто они, собственно, такие, но как можно спокойнее поприветствовал их, представился сам и спросил, чем могу быть полезен. Только тогда я заметил, что у отца семейства по щекам текут слёзы.

— Несчастный день, — сдавленным голосом сказал он. — Ваш слуга приглашал нас внутрь, но я не осмелился войти в дом без хозяина. Примите мои соболезнования, до сих пор я не знал, что ваш отец уже три года как умер, и шёл к нему со своей просьбой и горькими известиями.

Я заверил его, что выслушаю и помогу, и, как мог, постарался ободрить его, но и десять минут спустя, когда мы расположились в гостиной и слуги подали закуски, он продолжал время от времени утирать глаза платком. Его жена и дочь держались спокойно и молча смотрели в пол. Моего собеседника звали Яо Шаньфу. До недавнего времени он был сельским учителем в области Вэй, но месяц назад вместе с семьёй лишился крова. Разбойники, напавшие на их деревню, сожгли все дома до единого, жителей угнали в рабство. Семейство Яо спаслось лишь благодаря счастливой случайности. И как раз когда я хотел спросить, как со всем этим связан мой отец, Яо Шаньфу протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги.

Это было письмо, вернее, записка, сделанная рукой моего отца — в этом не было ни малейшего сомнения. Отец писал, что с сожалением покидает гостеприимный дом, просил помнить об общих начинаниях и, не стесняясь, обращаться за помощью. «Если же случится так, брат Шаньфу, что смерть заберёт меня раньше, чем я смогу тебе помочь, отдай этот лист моему сыну, и он поддержит тебя, как поддержал бы я». А дальше — словно не относящееся к делу: «И перестань засиживаться над книгой по ночам. Сон — счастливая находка».