Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

Все дело в том, что первая семинария открылась на Руси только при Алексее Михайловиче[1]. А более — менее значимо это аукнулось лишь в XVIII веке, когда в сельскую местность массово пошли священники. До того же Русь делилась на городскую — христианскую и сельскую — языческую. И «старо — доброе» деление на деревни и села по наличию церкви в том же XVI веке попросту не работало. Потому что эта самая церковь имелась редко в каких селах, как и освященный христианский погост. И в отличие от более поздних времен села тех лет отличались лишь размером и наличием какой — либо администрации. Например, старосты. Потом в них, конечно, начали ставить церкви, как в административных центрах сельской округи. Но это было потом. Сильно потом.

Конечно, с момента принятия христианства в конце X века прошло около шести веков[2]. Немалый срок. Однако по — настоящему христианство утвердилось к XVI веку только в городах и монастырях. Село же лишь приняло правила игры и социальный ритуал — демонстрировать свою принадлежность к христианам. Чтобы проблем меньше[3].

Так вот — Устинка и Егорка, хоть и были крестьянами в прошлом, но многое времени проводили с отцом Андрейки. И часто бывали в Туле. Что укрепило их поведенческие реакции. Однако языческое нутро никуда не делось. Просто им потребовалось какое — то время, чтобы осознать случившееся и соотнести со своей картиной мира.

В целом — ничего такого. За тем исключением, что они могли начать при случае языком чесать и хвастаться, заявляя, что служат волхву или ведуну. Во всяком случае, именно так они Андрейку и восприняли. А его знания, частичную «потерю памяти» и странное поведение трактовали как «прикосновение бога». Как и потерю сознания. Само собой, «Большой бог», вряд ли снизошел до чуда. Слишком он занятой и важный. А вот малый, старый Бог… почему нет? Какой? Кто его знает? Мог и Велес, мог и Сварог, мог и еще какой. Но это и не важно.

Понятное дело, что к отцу Афанасию или еще кому из церковных деятелей они бы не побежали докладывать. Но так — ребятам своего ранга вполне бы могли ляпнуть. А те и дальше слухи пустить. Совершенно не нужные для Андрейки слухи.

Кроме уважения, которое оба холопа стали выказывать нашему герою, изменилось и выражение их лиц, их взгляд. Ведь у них в голове произошло серьезная корректура статуса. Да, они все еще были холопами. Но уже не нищего недоросля из числа служилых по отечеству, а натурального ведуна, что несравненно выше. Не говоря уже о том, что они теперь поверили в слова парня и его обещания.

Так или иначе, но утро началось удивительно бодро и позитивно.

Позавтракали.

Сняли ловушки, чтобы не губить попусту рыбу и зверя.

Собрали пожитки.

И отправились обратно в Тулу, имея при себе берестяной туесок с ярко синей краской и еще один — с содой. Тоже дорогой продукт, но продавать его Андрейка не планировал. Но и оставлять тут не хотел. Мало ли?

Гребли без всякой спешки. И даже остановились на реке Упе в паре часов хода от Тулы. Чтобы переночевать спокойно и прибыть в город уже по утру, а не на ночь глядя. Да и рыбы немного на завтрак нужно было поймать вершей, поставленной в ночь.

И вот, наконец, утро и Тула.

Устинка остался у лодки — караулить. Там ведь находились все их пожитки, включая остатки продовольствия и инструмент. Оставь так и уже через четверть часа будет пусто. Растащат и спасибо не скажут. Вот Устинка и остался там сидеть с топором на поясе, готовый в любой момент спихнуть лодку в воду и дать хода.

Топор был тем самым, многострадальным, который и напильником мучали, и слабенькой кислотой. Однако своей функциональности он в целом не утратил.

Сам же Андрейка прихватил Егорку, туесок с краской и пошел к замеченного им ранее купцу Агафону по прозвищу Малыш из — за своих необъятных размеров. Называли его так в шутку, разумеется, но ему такой юмор нравился.

— Доброго утречка, — поздоровался Андрейка, подходя к стройке.

— Чего тебе? — неприветливо пробасил купец, который с мрачным видом сидел чуть в стороне и пил прохладный белый квас, очень подходящий своей кислотой летнему зною.

— Дело к тебе есть.

— Денег не дам.

— Денег не дашь, так и товар не увидишь, — произнес Андрейка, махнув рукой в сторону туесочка берестяного.

— Что у тебя там? — усмехнулся Малыш. — Грибы сушеные?

Андрей молча подошел и показал, приоткрыв крышку.

Агафон несколько секунд молча смотрел на ярко синий песок. Потом поднял свой взгляд на парня и махнул, дескать, следуй за мной. Встал. И удивительно подвижно для своих габаритов пошел. Словно огромный такой медведь. Вроде большой, но отнюдь не неповоротливый.

— Это то, что я подумал? — тихо, почти шепотом спросил Агафон, когда они вошли в амбар с обвалившейся крышей.

— Это краска. Батя сказывал, что зовется ляпис — лазурь.

Купец прищурился, а его глаза сверкнули очень нехорошо.

Дело в том, что минерал, из которого делали ляпис — лазурь в те годы, стоил на вес золота. Однако при его измельчении обычно получали лишь серый порошок. Секретом изготавливать из этого камешка ярко синюю краску владело лишь несколько арабских семей. Из — за чего сама краска стоила еще дороже. Ситуация усугублялась еще сильнее из — за того, что из ста грамм минерала удавалось изготовить всего два — три грамма собственно краски. Поэтому цена какого — то жалкого грамма краски из ляпис — лазури колебалась в районе полусотни грамм золотом. В пересчете на серебро — порядка восьми рублей. Или даже больше.

Огромные деньги!

Из — за чего подобная краска была доступна только очень состоятельным людям. Как и живопись с ее использованием. Дороже нее был только императорский пурпур. Так что Агафон, увидевший, что паренек ему принес, даже как — то растерялся. В туеске было около двух десятых гривенки[4] этой краски. Немного. Но рублей на сто шестьдесят тянуло. А может быть и больше.

По тем годам — очень приличное состояние.

Деньжищи!

И этот отрок с ними вот так запросто ходит?

Дивно…

Причем, что интересно, этого объема совершенно не хватило бы для росписи храма. Но вот для какой — нибудь иконы — вполне. Что позволяло продать туесок одной партией под конкретную задачу. Повышая ценность торгового предложения.

В общем, глаза Агафона очень нехорошо сверкнули, а в голове начали стучать мысли о том, чтобы убить «задохлика» и ограбить. Сто шестьдесят рублей чай на дороге не валяются. Особенно после того разорения, что учинили татары его имуществу.

— Это — наследство отца, — не теряя самообладания, произнес Андрейка, прекрасно все поняв.

— Да ты что? — оскалился Агафон со сквозящим скепсисом.

— Да. И кто знает, что еще он мне оставил. Не так ли?