Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

— Я не шучу.

— Помнится, в нашу последнюю встречу ты примерялся меня прибить и ограбить.

— А кто без греха? — вполне добродушно улыбнулся Агафон. — Нет, ты скажи. И я плюну ему в лицо, ибо лжец.

— Что же поменялось? Откуда такая приветливость?

— Ефрем. Он на моей сестре женат. А сын его, считай, племянник мой. Ты их из беды вызволил и ни полушки за то не взял.

— И за мой поход к отцу Афанасию не держишь зла?

— Ты, я полагаю, уже и сам уже понял, что так поступать не стоило? — серьезно спросил купец.

— Понял. Да только пути назад уже нет.

— Ведаю я про лампу. И полностью с зятем согласен. Встревать себе дороже, хотя выгода с нее и великая. Но никакая выгода не стоит жизни твоих близких.

— Да уж. Я вообще — то лодку твою пришел сдать. Только вот решу, где остановлюсь. Так как барахлишко нужно где — то сложить.

— А и не надо ничего сдавать. Дарю. У меня еще лодки есть. А за спасение зятя и племянника — это меньшее, что я могу сделать.

— Даришь?

— Дарю.

— Ну… благодарствую.

— Ты и правда, как сказывают, все отдал отцу Афанасию?

— У меня был выбор? Ты огненников видел? То по мою душу. Не отдал бы, так вытрясли.

— Жаль… хотя понимаю и не осуждаю. Ты ведь про эту краску говорил, что ежели что найдешь еще, то обязательно ко мне наведаешься?

— Про нее.

— Жаль… очень жаль. Впрочем, если ты что — нибудь еще найдешь, то знаешь к кому обращаться. — подмигнул Агафон. — После того, что ты для меня сделал, я тебя не обижу.

— Если отец Афанасий узнает, что я с краской пришел к тебе, то меня обидит уже он. — мрачно отметил парень.

— Так все же там еще что — то могло быть? — оживился купец.

— Я этого не говорил.

— Я понял тебя, — улыбнулся Агафон. — Он не узнает.

Так минут десять и проболтали. Купец методично прощупывал отрока, давая понять, что с ним сотрудничать намного лучше и что теперь он ему чуть ли не родственник. А парень задавал сложные вопросы и старался не сболтнуть лишнего.

Наконец, наболтавшись они попрощались. И Андрейка решил прогуляться к отцу Афанасию. Дабы прозондировать что к чему. А то, мало ли? Может ему нужно спешно садиться в лодку, да «делать ноги»?

Однако далеко он не ушел.

У ворот поместья Агафона его вновь, как и в прошлый раз, ждал Петр по прозвищу Глаз.

— Опять ты по торгашам подвизаешься? — процедил с пренебрежением этот человек.

— Тебе надо чего? Или сразу пойдешь на кутак[1] к лешему?

— Дерзишь, щенок?

— Есть такое дело. Но ты не подумай ничего дурного. Я от чистого сердца. — произнес отрок с серьезным лицом, а потом чуть подавшись вперед снисходительным тоном добавил. — Петруша, тебе чего надо то? У меня очень много дел. Не до тебя.

— До меня.

— Серьезно?

— Куда как серьезнее. Ты долг, когда отдавать будешь?

— Какой долг? — неподдельно удивился Андрейка.

— Твой отец брал у меня в долг. Он умер. Теперь долг на тебе. Вот я и пришел спросить с тебя.

— Отец мне сказывал, что вы не о том договаривались. Что на меня его долг не переходит.

— Что за вздор?

— Ты хочешь назвать моего отца лжецом?! — резко поменяв тон, поинтересовался Андрейка и положил руку на эфес сабли.

— Да черт с ним! Лжец или не лжец. Преставился он. А ты тут. И тебе долг вертать мне надлежит!

— Что здесь происходит?! — грозно прозвучал голос воеводы. Тому, видимо, уже донесли, что Петр Глаз поджидает Андрейку у усадьбы Агафона. И он решил вмешаться, прекрасно понимая, что Петр задумал.

— Да вот, с должника спрашиваю, — вежливо поклонившись, ответил визави Андрейки.

— Андрейка брал у тебя в долг?

— Его отец брал. И коня я ему давал, и панцирь, и шлем. И я хочу, чтобы этот щенок, как его наследник, вернул должок. А то, как деньги на ветер выкидывать — так первый. А как платить чин по чину, то упирается.

— Деньги на ветер выкидывать? — повел бровью воевода и лицом посуровел. — Да ты Петруша в уме ли? Ты пеняешь его тем, что он помог спасти от голода твоих боевых товарищей? Так ли тебя я понял?

— Я этого не говорил! — воскликнул Глаз.

— А что ты говорил?

— Что долги нужно отдавать! А он бранится. Уважения не проявляет. И долг отдавать отказывается.

— Почему же? — поинтересовался воевода у Андрейки.

— Потому что батя мне сказывал о том, как ему Петр божился — ежели он в бою погибнет, то с сына никакого долга взыскивать не станет.

— Это правда?

— Нет! — вскинулся Глаз. — Я никогда Прошке такое не сказывал!

— Вот я и говорю — лжецом моего батю называет. Какой ему резон сыну лгать? А ведь он о тебе хорошо отзывался. Говорил — честный муж. А оказалось на проверку что?

— Сколько он тебе должен? — поинтересовался воевода у Петра.

— Двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой. Да еще семь рублей сверху.

— Ты деньги в рост ему давал?

— Я? Нет…

— Тогда откуда взялись семь рублей сверху? — спросил парень. — И да, кто твои слова может подтвердить?

— Ты моему слову не веришь?

— Твоему? Нет.

— Ах ты щенок! — рявкнул он и уже в свою очередь дернул к эфесу сабли, но его остановили, не дав ее обнажить. Как и парню, к которому как оказалось сзади подошел один из сотников и вовремя успел придержать его.

— Тихо! — рявкнул воевода, выступая вперед и поднимая руки в останавливающем жесте. — Андрейкин вклад составил двести семьдесят пять рублей[2]. Из них еще тридцать семь осталось. Ими долг его и покроем. Кто с сим согласен?

Почти вся толпа поместных дворян, что собралась уже тут со всего города, практически единогласно проголосовала «за». Почему? Андрейка не знал. Да и не интересно было. В его теле все клокотало от тестостерона, адреналина и обиды.

— На том и порешим. Петр по прозвищу Глаз получит из казны двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой.

— А семь рублей, что сверху шли?

Воевода повернулся к нему и вопросительно выгнул бровь, дескать, не расслышал. И тот опустив глаза, сделал шаг назад, отступая от своих претензий. Кивнул. И удалился вместе со своими людьми, не задерживаясь.

Андрейка же подошел к воеводе и достаточно громко спросил:

— Почему?

— Что почему?

— Ведь ты, воевода, прекрасно понял, что этот мироед лжет. Что алчет ободрать сироту до нитки только лишь потому, что за меня некому вступиться. И ты все одно — встал на его сторону. Почему? Я тебе что дурное сделал?

— Дурак ты, — по — доброму улыбнувшись произнес воевода. — Потому я и решил выплатить ему твой долг, что за тебя вступиться не кому. Не ровня ты ему.

— А Божий суд?

— Смерти жаждешь?

— Я этой зимой с волками дрался, с медведем, с разбойниками. И жив остался. Авось Бог бы не выдал, ибо правда за мной.

— Неисповедимы пути Господни. Я же не хочу крови среди своих.