Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

— И больше смогу, Государь. Много больше. Но есть у меня одна просьбишка малая. Повели токмо Матери — церкви такие лампы делать. И каждую десятую мы тебе в казну станем передавать.

Иван внимательно — внимательно посмотрел на митрополита, вспоминая слова князя.

— И все? Только это?

— О! И этому мы будем безмерно благодарны. — произнес Макарий и извлек из сундучка проект грамоты составленный чин по чину. Оставалось только печать Государеву на нее поставить да подпись.

— Хорошо, — ответил Иван свет Васильевич и забрал с собой проект грамоты, которую подписывать сразу не стал. Он решил немного подождать, заинтересовавшись вопросом. Ведь по всему выходило, что лампа эта из Тулы или, во всяком случае, как — то связана с поездкой огненников туда…

[1] Спальник — чин в Русском царстве. Находился в подчинении у постельничего. Спальники дежурили в комнате государя, раздевали и одевали его, сопровождали во время поездок.

[2] В мае 1553 году Иоанну IV было 22 года.

[3] Нормальное распределение в социуме дает до 3 % позитивно — маргинальных отклонений и до 15 % негативно — маргинальных отклонений. Таким образом людей, способных на бескорыстное служение технически не может быть больше 3 % от популяции. И в этих 3 % тоже будет своя градация, выражающая степень готовности к этому бескорыстному служению. Учитывая же, какие личные качества нужны для карьерного роста, бескорыстным служением в оценке мотивации политиков и руководителей можно пренебречь, так как оно будет встречаться в единичных, исключительных случаях.

[4] Речь шла о болезни, которая приключилась у Ивана IV 11 марта 1553 года. 12 марта он призвал своих ближних и бояр и потребовал, чтобы они присягнули его сыну — Дмитрию, которому и года не было. Но многие (включая Алдашева и Сильвестра) отказались, видя в качестве преемника царя его двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого.

1553 год, 25 мая, Тула

Андрейка прикладывал все усилия для того, чтобы предотвратить свой брак и найти другой способ примирения. А мириться следовало. Так как родичи Петра играли ключевую роль в той сотне, вместе с которой и воевал Прохор. А теперь и он будет, без всякого сомнения.

Пробовал парень, но ничего не получалось.

Особенно все стало кисло после того, как в Тулу заявился второй дед Андрейки со своей командой поддержки. И тут уже родственники Петра стали проявлять основную инициативу с целью примирения. Испугались или нет, но конфликтовать этой объединенной шайкой — лейкой потеряли всякое желание. Это с одиночкой можно было побороться и, в конечном счете, дожать его без привлечения лишнего внимания, отомстив за гибель Петра. А вот с этими «бандитскими рожами» из Коломны не хотелось связываться ну вот вообще никак. И главное — ради чего? Месть? Да к черту такую месть, после которой можно было лишить «по мановению волшебной палочки», то есть, сабли, всего населения в своих поместьях.

А мнение парня?

Да кого оно интересовало?

Формально старшим в роду у него считался дед по отцу, и он имел право поженить его по своему усмотрению. Он вообще имел очень много прав. В том числе и регулярно его колотить на вполне законных основаниях. По сути дед мог даже имущество Андрейки отжать. С определенным скрипом, но мог. И он даже пригрозил ему как — то, что если парень станет противится его воле, то…

Хуже того — сватом парня стал аж цельный князь, пусть и мелкого пошиба, подвизающийся первым воеводой Тулы — Григорий Иванович Темкин — Ростовский. А отказывать князю было до крайности неуместно. Тем более, что он напросился еще и в посаженные отцы.

Андрейка пытался брыкаться. Но после того, как дядя Фома сломал ему об спину черенок лопаты за неуважительное общение с дедом, поубавил прыть. Обидно. Хотелось тогда схватиться за саблю. Но, во — первых, это родственники, во всяком случае, они себя ими считали. Во — вторых, справится с этими зубрами он вряд ли смог бы. Во всяком случае, со всеми сразу. А в — третьих, парень сумел ощутить горечь согласия с этими людьми.

— Ты на меня обиды не держи, — похлопывая по ушибленной спине тогда произнес Фома, присаживаясь рядом. — Да и нравишься ты мне. Славный воин вырастешь. Но деда нужно уважать. Он и так тебе прощает многое. Понимает, как тебе тяжело пришлось.

Парень тогда промолчал.

Лишь желваками поиграл и промолчал. Встал. И с огромным трудом сдержал желание испытать свою судьбу, достав саблю. Хотя это желание было настолько отчетливо и настолько ярко, что все присутствующие это заметили.

— Правильно, — кивнул тогда дед Степан.

— Молодец, — вторил ему дед Семен.

Причем оба это сказали с совершенно серьезными лицами.

Что именно «правильно» и в чем он «молодец» Андрейка так и не понял, но с тех пор стал держать определенную дистанцию со старшими родственниками. Не из — за того, что испугался. Нет. В такие моменты в нем закипала ярость, вперемежку с гормонами и он себя едва контролировал. О каком тут страхе вообще в такой ситуации могла идти речь?

Дело было в другом. Андрейка вдруг и сам осознал — что это головорезы, рожей которых можно было пугать матерых бандитов из 90—х — его родственники. Причем не в том формате XX–XXI века, а по — настоящему. Так что он на самом деле не сам по себе, он не одинокий волк, а часть стаи, готовой за него убивать. Не потому что он такой хороший и замечательный. Не потому, что в нем их кровь. А потому что они считали его частью своей стаи[1]. А значит любой, кто на него покуситься — виновен в покушении на них.

В этом и была суть проблемы. В этом и был замкнутый круг конфликтов с такими вот стаями в который он влетел с разбегу.

По сути, единственный способ избежать конфронтации с Петром и его родом заключался в выплате ему долга. Андрейка ведь не знал, на каких условиях брал лошадь и доспехи Прохор. И, скорее всего, Петр был прав. И он действительно был должен ему денег. Тридцать рублей — большая сумма. Но у него имелась договоренность с Афанасием и лошади, по сути, не представляли проблем. А значит он бы выехал на смотр верхом, как и его послужильцы. На оставшиеся же двадцать рублей он спокойно бы прожил год, а там что — нибудь придумал бы.

Но ведь нет.

Не захотел.

Уперся.

Почему?

Если здраво рассудить — его просто задел тон Петра.

Вот и влип в проблемы, из которых не так просто выкрутиться. И, если бы не подключились родственники, готовые ради него обнажить клинки, то тут ему и конец. Сгинул бы…

Евдокию и Марфу тоже вразумили. Девушка больше в него ничем не кидалась и не грубила, отвечая сдержано. Как он слышал — выпороли. Вдова же так и вообще — успела покрасоваться внушительным таким бланшем на пол — лица. Данила и Геннадий не видели никакого смысла в том, чтобы их стая сцепилась с такой же. Выгоды эта драка не несла никакой никому. Одно разорение и кровь с непредсказуемым финалом. Поэтому, если можно было замять конфликт через брак — то так поступить и следовало. Тем более, что жадность Петра никто понять не мог. С чего это его переклинило то? Почему он до юного паренька докопался? Да еще в таком ключе. Знал же, кто его родственники… Словно шлея под хвост попала…