Владимир Конюшев - Ударная армия

— Не идет, — сказал Баландин.

— Товарищ гвардии капитан, я буду вынужден доложить командарму, — сказал Марков. — Разрешите идти?

Красивое, с точеным ровным носом лицо гвардии капитана приблизилось к лицу Маркова (в капельках пота, на верхней губе). И в эти несколько секунд Марков понял: видел же, видел, конечно, видел Марков совсем недавно это красивое лицо, эти серые глаза… Марков почувствовал, что у него сдавило горло… И ослепляюще ярко увидел Марков: зеленый рыхлый лед… белые ладони Мишки Бегмы, вцепившиеся в этот лед… А потом… бежал по настилу в рыхлой, сыпучей каше из снега и льда человек в черном комбинезоне… подхватил Бегму… сидел, обессилев, на краю полыньи Марков, а тот человек…

— Товарищ капитан!..

— Ну, память у тебя, Марков, девичья… — засмеялся гвардии капитан.

— Товарищ капи… — Марков закусил губу.

— Да ну, брось, Марков… А я гляжу — топает мой утопленник. И смотреть на меня не желает, кочколаз…

— Товарищ капитан, я же только вот сейчас… ох, черт… вот же… вы были ведь старшим лейтенантом! — Марков обнял танкиста, тот засмеялся.

— Позавчера четвертую звездочку прицепил… Ты куда жмешь-то?

— Да на свою батарею, понимаете, моя батарея здесь, капитана Хайкина! На прямой наводке стоит, ну, хочу повидаться с ребятами… Черт, как же я вас не узнал?

— Ну, Марков, с тебя бутылку… Я ведь в штурмовом отряде, где и твой Сеня Хайкин. Вторую неделю моя рота с ним шурует. Топаем, я туда!

— Знаешь, Баландин, ведь он меня с одним солдатом из Вислы вытащил, а то б нам хана была! — сказал Марков, шагая вдоль траншеи за гвардии капитаном. — А у меня память на лица — ну, дрянь!

— А я на той неделе знаете кого встренул? Брата! Ага! — засмеялся Баландин. — С января не знал, что живой Гришка! Похоронку домой уже прислали, а Гришка — во морду наел в госпитале! Старший сержант уже, в полку артиллерийском служит, в армии Батова… Во как бывает, а?

В изгибе траншеи, куда они спрыгнули следом за гвардии капитаном, зашлепала под сапогами жидкая бурая грязь…

— А фамилию мою ведь не помнишь, а? — сказал гвардии капитан.

— Помню! — засмеялся Марков. — Лицо забыл, а фамилию… Гриднев! Марк Петрович Гриднев!

— Скажи на милость, какой памятливый…

— Нет, честное слово, даже стыдно, надо же забыть, а?

— Рано залезли в траншею-то, — сказал Баландин, жалевший свои сапоги.

— Не рано, — сказал гвардии капитан. — Вечером здесь моего взводного осколком мины наповал… Женю Братолюбова… Только из училища четвертый день… в душу Гитлера мать!

— А Венер Кузьмич как? — спросил Марков, сразу вспомнив любимое «загибание» ротного Горбатова.

— Кузьмич дает дрозда! Гвардии капитаном стал, того гляди два раза в день бриться начнет… С Кузьмичом жить можно, парень верный… Вчера на ужине мы с ним ка-ак…

Марков чуть не ткнулся в спину гвардии капитана, так неожиданно тот остановился, подняв лицо к светлому уже небу… И сразу услышал Марков рокот — урчащий, с частыми пронзительными всплесками звуков, — накатывался рокот оттуда, от холмов…

— «Тигры», в душу Гитлера… — Гвардии капитан не договорил, оперся локтем о край неглубокой траншеи, привычно забрасывая вверх согнутую ногу, выскочил из траншеи.

— Назад, Марков! Я в роту! — крикнул он, оглянувшись, и побежал, пригибаясь…

Марков повернул голову к холмам — резкой ломаной линией отсекались их вершины от чистого неба — и, вглядевшись, различил ниже этой линии темные квадратики, двигавшиеся к подножью холмов, четко прорисовывались на земле почти черные двойные полоски — следы танковых гусениц…

— Керосин дело, — сказал Баландин. — Вертаем, товарищ гвардии лейтенант? В другой раз уж теперь… Вот суки, опять лезут… А, товарищ гвардии лейтенант?

Сзади, в лесу, громыхнуло так, что головы Маркова и Баландина привычно ушли в плечи… Посыпались комья глины на дно траншеи…

И уже ничего не слышали Марков и Баландин, кроме густого воя снарядов, рванувшихся из-за их спин в ясное небо.

Приоткрыв рты, Марков и Баландин глянули вперед…

Растаяла в серых упругих облаках, павших на холмы, линия горизонта, рвались облака вверх, густо вспыхивали там багровые искры…

— Прорвутся, суки! — закричал Баландин. — Ближе нельзя нашим бить! По своей траншее можно!..

Марков глянул на часы… До часа «Ч минус сорок», помнил Марков, когда должна начаться артподготовка, оставалось еще двенадцать минут… Значит, немцы начали наступать сами, не дожидаясь удара штурмовых групп, ах, сволочи…

— Я на огневую! — крикнул Марков. — Жди здесь!

Баландин не успел ответить — бежал уже гвардии лейтенант по траншее, скрылся за ее поворотом направо.

Два связиста в зеленых телогрейках показались из-за того же поворота, и Баландин сразу по напряженному, потному лицу переднего связиста, державшего в полусогнутых руках зеленые концы носилок, понял, что несут раненого.

Припав спиной к стенке траншеи, Баландин пропустил переднего мимо и не удержался (хотя и знал, что не надо этого делать), глянул на раненого… Упало подбородком на грудь девичье белое лицо, чернобровое, с ввалившимися глазами.

Рядом, сзади, грохнуло сухо и резко, Баландин привычно дернул книзу головой, осколки свистнули, кто-то крикнул; едва услышал этот голос Баландин, но понял: зацепило кого-то осколком…

Шагах в двадцати справа от Баландина прыгали в траншею солдаты с автоматами, в касках. Они пробежали мимо него, даже не глянув. Человек пятнадцать было пехотинцев, и те лица, которые успел разглядеть Баландин, сразу сказали ему, что там, впереди, дело совсем швах, дело там хреновое… Лейтенант!.. Черт его дери… убьют гвардии лейтенанта!..

Баландин побежал по траншее, перебрасывая автомат на грудь, потом взял его в руки, и тут впереди полыхнул огонек — ослепительно-желтый, — грохнуло, ударил в лицо Баландину едкий запах тола…

Но знал Баландин каким-то неясным чувством, что это — не его снаряд, побежал, пригибаясь, в серое облачко, павшее на дно траншеи, и споткнулся о чьи-то кирзовые сапоги…

Голова в каске, без лица… Убило!

Баландин торопливо отполз к стенке траншеи, не смея глянуть на убитого пехотинца, вскочил.

Он пробежал до поворота траншеи и там остановился, припал спиной к глинистой стенке, тяжело дыша, почувствовал острую боль в левой ноге… Ощупал ладонью карман и, скривившись, стал выбирать оттуда осколки бутылки. По тяжести в другом кармане понял — эта бутылка цела…

Баландин пнул сапогом по осколкам, увидел синюю наклейку, поднял, поднес к глазам… И, медленно разбирая белые буквы, прочел: не то Херри Хееринг выходило, не то — Шерри Хееринг… А над этим Хеерингом — поменьше буквы: ЕСТД. И цифры — 1818… И буквы ПФХ по краям треугольного щита, за которым справа и слева склонились по двое знамен, на синем поле — белый крест…