Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Доктор пил свой утренний кофе в кондитерской напротив моста Орлова. Официант остановился около него и спросил:

— Господин доктор, почему-то не верится, что… русские отступают… Говорят даже, что…

— Отступают.

Ошеломленный официант огляделся по сторонам и произнес:

— Но ведь…

Он, доктор, не мог, не имел права поддерживать подобные разговоры, но он знал, что и сегодня, и завтра, и много дней подряд они неизбежны. Допускал, что официант донесет в полицию. Сейчас каждого, прежде чем ему довериться, надо проверить.

— Когда я был в Москве, почему-то не задался вопросом, насколько сильна их армия.

Доктор не лгал. Он чувствовал стабильность политического строя. Видел доверие миллионов к партии. На улице Горького наблюдал батальоны и пришел в изумление от того, как спокойно маршировали они. На огромных фотографиях видел два типа танков и истребители Як-1. Больше ничего. Фон Клаузевиц говорил: «Сила национальных армий равна силе нации». Формулировка эта заслуживает внимания. Он, доктор, не мог сказать это официанту и поэтому добавил:

— Поживем — увидим. А сейчас можно только гадать.

На улицы Софии в тот день вышло намного больше людей, чем обычно. Александр! Будь точен, будь объективен, не всматривайся в лица людей, чтобы найти единомышленников! Оценивай и отделяй, сопоставляй и делай точные заключения. Ты воюешь, ты не созерцатель.

Группа студентов сидела под балконом нового дома на бульваре Фердинанда, где было выставлено радио. Известия с фронта передавались беспрерывно. Дворник, опершись о метлу, смотрел в пространство. Агент полиции, вот уже три года следивший за доктором, подошел к нему и, сняв шапку, осклабился. Помолчав, проговорил:

— Отчирикали ваши большевики, господин Пеев. Ничего не поделаешь. Не писано, чтобы простачки господствовали больше двадцати лет. Но так уж повелось, господин Пеев. Не случалось еще, чтобы партия властвовала больше, чем двадцать пять календарных.

Доктор вдруг решил проверить полицейского:

— А если Англия и Россия сомнут Гитлера и в Германию снова вернется кайзер?

Агент нахлобучил шапку и бросил:

— Во всяком случае, господин доктор, знайте, если и не будет другой выгоды для нас, то, по крайней мере, пока разберутся кто кого, ваша милость большевички отправятся в рай.

На следующее утро директор банка решил устроить себе развлечение. Когда Пеев войдет в свой кабинет, он застанет там трех или четырех высокопоставленных чиновников из «Подслона», которые молниеносно разнесут по всей Софии весть о поражении доктора-русофила. Кроме того, станет известна его реакция на насмешки.

Но случилось так, что в кабинете у доктора находились два посторонних посетителя: представитель акционерной фирмы «Орел» и счетовод синода.

Пеев поздоровался, положил портфель на бюро и, не изменяя своей привычке, повернулся, чтобы открыть шкаф и взяться за работу.

— Вы не выразили своей радости по поводу чудесного сюрприза, коллега!

В кабинете стало тихо. Пеев приблизился к директору, улыбнулся и с пафосом произнес:

— О, какое я сделал упущение, господин директор! Я радуюсь от всего сердца!

— А ну, Пеев, оставь эти номера, ведь наверняка душу перевернуло! Покончено ведь с надеждами болгарских большевиков! Фюрер вырвет с корнем все кривые деревья!

— Надеюсь, и вам душу перевернула мысль о тысячах, которым суждено умереть.

— Это общие фразы! Скажи, голубчик, откровенно, неужели ты не испугался?

Внутри у доктора все кипело, но внешне он лишь выразил недоумение.

— Шеф! Я сторонник осторожной политики, политики безо всякого риска. Я думаю о разрушениях и крови, которая прольется. А исход войны решится не здесь, а там, на поле боя. Разговоры ничем не помогут.

— Пеев, тебе нельзя не удивляться. Понимаю и не осуждаю. Приходится сложить крылья. Ничего не поделаешь, братец. Советую всегда быть таким.

Тут директор допустил большую ошибку, и доктор сразу понял, как выручает иногда самонадеянность людей. Усевшись за стол, он начал перебирать документы Бурева. Этого миллионера нужно во что бы то ни стало убедить, что его адвокат действительно сложил крылья. Полностью. Что он испугался. Что еще немного — и, возможно, его заставят капитулировать.

В конце этого сумасшедшего и страшного дня в телефонной трубке раздался голос генерала Никифорова. Директор, передавая трубку доктору, прошептал:

— Начальник военно-судебного отдела. От него-то тебе и достанется.

Никифоров пригласил доктора зайти поговорить. Пеев приглашение принял.

Через полчаса товарищи шли вдоль Перловской реки. Дошли до моста Орлова. Потом вернулись к Подуянскому.

— Сашо, если судить по дворцовым разговорам, операция «Барбаросса» не кажется им третьестепенной военной прогулкой…

Генерал горько улыбнулся.

— …Вызвал нас Высший военный совет. В присутствии Бориса военный министр кратко информировал о начале похода, масштабах операций. Присутствующие выслушали его без особого восторга, кроме, разумеется, Кочо Стоянова и шефа разведывательного отдела военного министерства полковника Костова. Царь спросил, что́ думает генералитет о Красной Армии. Разумеется, я много что услышал. Но высказывание Лукаша меня поразило. «Нет армии, равной армии фюрера. Русские — стадо овец, которые бегут, спасая свою шкуру». Генерал Михов определил, что в сентябре восточная операция закончится. Царь распорядился, чтобы генералитет разъехался по частям и через сутки доложил о положении дел, о настроениях среди офицерства, подофицерского состава и особенно солдатских масс.

…Сашо, они очень боятся офицеров запаса, людей со средним образованием, которых полиция не удостоила чести учиться в Школе офицеров запаса (ШЗО). Предполагают, что коммунистическая партия активизируется. Больше того, от меня требуют конкретных предложений по борьбе с коммунистической опасностью в армии.

Прошу тебя, Сашо, информируй Москву об этом тревожном совещании, на котором первые берлинские коммюнике не разогнали страхов перед собственным народом, собственной армией.

Доктор сжал руку генерала.

— Передам, что «Журин» готов находиться на переднем крае в войне против гитлеризма!

Они прощались. Останавливались, чтобы перед расставанием сказать еще что-то. Потом снова шли и вдруг понимали, что опять дошли до моста Орлова, снова начинали уговаривать друг друга, что пора расстаться.

Генерал переживал за свою Россию, а Пеева не оставляла мысль о безумии этого вандала-ефрейтора, получившего власть и права Цезаря. Оба одинаково нуждались в вере, хотя были убеждены, что фашизм победить не может. Оба не могли понять, что ищут в себе силы, чтобы выдержать, преодолеть трудности.