Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Стоев растерялся. Он только почувствовал облегчение и вдруг — концлагерь. Полицейский угадал его мысли и рассмеялся.

— Не беспокойся, мы решили дать тебе вознаграждение сто двадцать тысяч левов за донесение о деятельности сотрудников ЦК. Десять получают майоры и полиции, дорогой. А если провернешь и это дельце, получишь еще. Сейчас с такими деньгами можно купить квартиру.

Вошел полицейский подбросить дров в печку и с удивлением отметил, что арестованный улыбается, а начальник пересчитывает банкноты. Он вышел и еще в коридоре поделился с дежурным агентом:

— Эта птица, пожалуй, из наших, глубоко законспирированных. Начальство отсчитывало ему деньги.

— Стоев, ты не должен скрывать в лагере, что имеешь деньги. Ты должен дать им понять, что за деньги можно сделать все. Это поможет тебе выяснить, кто из заключенных какой пост занимает в партии.

— Господин Гешев! Все это хорошо. Я разложу партийную организацию — один козырь. Выясню, кто из них в будущем будет самым главным — другой козырь. Но нормы, тяжелый труд, питание.

Гешев похлопал его по плечу:

— Дурак! Поработаешь дней десять — двадцать, потом заболеешь. Не бойся, доктора проинструктированы: они спасут тебя. А жена твоя пусть шлет посылки, чтобы не голодал! Слышишь? Ты мне понадобишься не столько в лагере, сколько потом. Я предполагаю, что Гитлер нападет на Россию.

Наступало 1 марта 1941 года. В тот же день в половине пятого Сергей Петрович встретился с доктором Александром Пеевым. На этой встрече оба изучали шифр «Боевого». А 2 марта двоим стражникам предстояло отвезти арестованного «коммунистического руководителя» «Цыпленка» в лагерь.

Странным в мыслях Тодора Стоева, которые не покидали его во время утомительной переброски в лагерь, было то, что он верил в победу Советского Союза.

«Как только красные придут к власти… Ну что ж, я среди них свой человек. И вообще, я коммунист».

Ему казалось, что ничего особенного он не сделал, а если и сделал, то полиция так или иначе все равно доведет дело до конца, а его вклад в борьбу против партии незначителен. Да и как большевики докажут это?

«Наши не смогут меня раскрыть…»

Он улыбался: ему казалось, что нет ничего лучше подобной позиции: можно делать свою подпольную партийную работу без страха. Он едет в концлагерь, но зарплата за ним сохраняется. Кто догадается? Партия хоть и с миллионами глаз, но они не могут заглянуть в сейфы политической полиции! Партия не у власти!

«Я действительно делаю зло». — Стоев нахмурился, почувствовав угрызения совести. Вытер шею, покрывшуюся холодным потом. Поднял воротник пальто. На скамейке напротив него сопровождающий его полицейский зевал. «Ну что же… каждый ошибается. А я… мог ли я устоять против Гешева? Нашим легко: они на свободе. А когда их схватят, они тоже могут расколоться». Он вздрогнул: ему показалось, что он говорит вслух.

«Спи, господин полицейский, спи. Я не убегу». — «Откуда я знаю, что ты за птица! А почему, дорогуша, мне сказали, чтобы я тебя пальцем не тронул?»

Арестант смотрел в окно. Светало. «Год в концлагере. Значит, первое марта сорок второго! Господи, сколько времени сидеть! И сколько же заплатят за это? Гешев обещал еще сто двадцать тысяч!» — думал с тревогой Стоев.

Поезд двигался на юго-восток, к Пловдиву.

«Красный», «Цыпленок», «Надка-50» и «Пешо» — это все псевдонимы Тодора Йорданова Стоева Дрындева, уроженца села Свежен Карловской околии. Он ехал в концентрационный лагерь. Сейчас в качестве «Пешо».

Вокзал в Пловдиве. Шумная группа солдат запаса слоняется по перрону. Германский майор из ВВС и фельдфебель стоят перед буфетом и смотрят в пространство.

А все могло быть иначе. «Цыпленок» смотрел на обледенелый перрон, и перед глазами у него пронеслась вся жизнь. Временами он чувствовал угрызения совести, но потом появлялось убеждение, что он прав, и это вытесняло все остальные мысли.

Вспомнил, как хоронили отца. Какой-то офицер говорил над могилой о подвигах покойного фельдфебеля Дрындева. Какие-то господа гладили его, десятилетнего мальчика, по голове и говорили: «Тодор будет таким же патриотом, как его отец».

Денег не хватало, и Тодору пришлось пойти работать. Он решил поставить дело так, чтобы карманы всегда были полны денег.

Поезд стоял на перроне. Полицейский ждал, когда придет сменщик. Он не подозревал, что мерзнет и дрожит за какие-то жалкие крохи, а у его арестанта в кармане двадцать тысяч, а дома еще сто. И он получит еще много, очень много.

Стоев не мог не улыбнуться: здесь в 1929 году он познакомился с Йорданкой Николовой. Но если сейчас ему попадется эта горячая голова, за которую Гешев даст не левы, а золото… Она рекомендовала его в члены РМС. Ей нравился подмастерье-портной, и она говорила: «Стоев — отличный товарищ, самоотверженный, боевой…»

Вспомнился 1931 год в этом заспанном темном городке с высокими холмами. Что заставило его броситься на конных полицейских? Товарищи решили, что это обычная комсомольская доблесть. Нет. Просто ему доставило удовольствие перехитрить агентов и полицейских приставов. Красные считали, что Стоев — боевой товарищ, но он-то сознавал, во имя чего все это делается. Он ходил на встречи и явки, создавал ремсистские группы. Его избрали секретарем окружного комитета Рабочего молодежного союза в Пловдиве.

Может быть, Стоев вживался в роль секретаря? Он не понимал, что заставляло его быть таким дерзким. Убеждения? Нет, ему хотелось думать, что увлечение политической борьбой вызвано его стремлением добиться того, что не давало ему покоя с детства: быть первым, иметь власть, совсем, как его отец, хотя тот и носил фельдфебельские погоны. Если к власти придут коммунисты, он станет комиссаром. А если не придут?

Стоеву поручили отвечать за молодежную прессу. Он набирал подписчиков, собирал абонементную плату и распространял газеты «Искра», «Трибуна», «Добруджански вестник», «Фракийски вестник» и «Македонски вестник». Его арестовали. Тодор помнил, как гордо и дерзко доказывал полицейским начальникам, что полиция — институт насилия, она служит регрессу, она еще ответит перед судом народа за все. Они трижды выселяли его из Пловдива, а он ездил по селам и спрашивал себя, до каких же пор это будет продолжаться.

Нет, Стоев не мог забыть тот день в бурном 1934 году. Он организовывал митинг протеста против переворота 19 мая. Они арестовали его на трибуне, когда Тодор призывал молодежь бороться за коммунизм. Агент повел его в участок. На этот раз ему наверняка будут ломать кости: полицейский грозился, что покажет ему. Стоев бежал, почти не веря в свое спасение. Петлял по маленьким уличкам и как-то внезапно догадался вернуться по направлению к полицейскому участку, переждать облаву, а потом повернуть к Марице.