Тодор Кондов - Передает «Боевой»

— Настал конец вашему упорству, господин. Не люблю разоблаченных, но теперь буду вынужден терпеть еще одного.

Масса фотографий. Несчастные. Что же сейчас происходит в Софии? Копия следственного дела лежит на письменном столе Верка. Документы переведены на немецкий язык. Имеются выдержки из показаний, экспертиз, заключений Гешева и Костова. Предположения.

— Назовите имена этих людей!

Периклиев безо всякого колебания показал доктора Пеева:

— Этот господин — Александр Пеев. Видная личность в Софии. Бывший мой хозяин. Великолепный адвокат. Человек с эрудицией профессора.

Верк протянул Периклиеву лист с радиограммой Пеева в Москву. В ней упоминалось и его имя.

— Господин следователь, я переписываюсь с доктором Пеевым, как и со многими другими! Если правда то, что он воспользовался моим именем, это означает только одно: он использовал вообще всех, с кем имел хоть какое-нибудь дело. Вряд ли будет правильным допустить, что доктор сообщит всем своим знакомым, что он агент большевиков. Да я бы… я бы поставил вас в известность…

Верк молча встал. Схватил подследственного за лацканы пиджака и поднял со стула. Толкнул его с огромной силой своих ста килограммов — и жертва растянулась на цементном полу. Верк начал бить Периклиева ногами. Снял со стены плеть. Из сил выбился примерно через час. Вызвал двух полицейских. Показал им на стонущего окровавленного подследственного:

— В камеру! Никакой еды в последующие сутки!

И ад начался.

Поздно ночью и после полуночи через внутренний двор тюрьмы часто вызывали заключенных. Группами и поодиночке. В ночной тишине зловеще раздавался стук их деревянной обуви. Их выводили на казнь. Зачастую крики этих людей заглушались шумом моторов грузовиков.

И так каждый день. Пытки электротоком, ломание костей, подвешивание на крюк головой вниз. Весь арсенал дьявола. Периклиев упорно продолжал от всего отказываться. Иногда Верку приходилось наклоняться над ним, чтобы расслышать, что шепчут его разбитые губы. Поднимался он всегда разъяренным.

— Не знаю… это ложь… не знаю… — повторял подследственный.

Потом Периклиев замолчал. Он решил, что так будет лучше. Вызвали врача, и тот увел его к себе в кабинет. После осмотра был составлен протокол:

«При допросах пострадал слуховой аппарат и, вероятно, центр координации мыслей…»

Верк пожал плечами:

— Сам виноват. Те, конечно, использовали его неосведомленность. А раз они использовали его, значит, мы заплатили ему за то, что он не смотрел в оба и не заметил около себя шпиона.

Радиограмма из Токио известила Гешева о маршруте и о вероятном дне прибытия в Болгарию Янко Панайотова Пеева, посланника его величества царя при дворе его императорского величества Хирохито.

В радиограмме сообщалось, что до границы Ирака Янко Панайотова Пеева будут охранять германские разведчики, однако в дальнейшем Гешев должен сам найти способ обеспечить возвращение на родину господина посланника. Как подразумевалось в радиограмме, такого человека, как Панайотов, непременно будут разыскивать представители советской разведки. Они постараются предупредить его, чтобы он не возвращался в Софию.

Гешеву пришлось просить доктора Делиуса оказать ему содействие. Агентура, которой он располагал в странах Ближнего Востока, сводилась к одному-двум информаторам, не представляющим особого интереса. Они не могли бы охранять такого человека, как Янко Панайотов.

Доктор Делиус улыбнулся: вот оно, уязвимое место его коллеги и соперника.

Панайотова действительно нужно арестовать. Он помог бы гестапо развязать себе руки в Японии или по крайней мере в Болгарии. Посланнику всегда известно слишком многое. Присутствие посланника в качестве обвиняемого придало бы процессу о шпионах значительно больше веса и оправдало бы смертные приговоры всем обвиняемым, даже тем, в отношении которых нет никаких изобличающих материалов. Кроме того, гестапо воспользовалось бы этим, чтобы провести чистку дипломатического корпуса нейтральных стран в Берлине, в Софии, в Риме, а также своих дипломатических представителей во всем мире, равно как и болгарских. Панайотов, следовательно, являлся фактически самым важным звеном в будущем процессе. Ему предстояло искупить ошибку, допущенную царем и Филовым по отношению к генералу Никифорову, именно искупить.

Доктор Делиус не мог найти способ послать своих «метеорологов». Турки не допустили бы ничего подобного. Но в Турции, откуда Панайотов должен отправиться уже прямо в Болгарию, его возьмут под свою «опеку» четыре представителя военной разведки рейха. Четыре. Так приказал доктор Делиус после того, как информировал адмирала Канариса по телефону. Возможно, он похвалился, но в радости Делиуса, когда он положил трубку, чувствовалась неподдельность.

— Господин Гешев, адмирал Канарис поблагодарил меня за старание. Он представил меня к награде Железным крестом с дубовыми листьями. И ваше имя, господин Гешев, упомянул адмирал Канарис. Он действительно считает поимку Пеева исключительно делом ваших рук. Надеюсь, это вас обрадует.

Канарис пожелал успеха и Гешеву.

Гешев догадался об этом по внезапно брошенному на него Делиусом взгляду во время телефонного разговора. Так обычно смотрят люди, услышавшие при разговоре имя одного из присутствующих.

— Я благодарен Канарису за поздравление. Позвоню ему сам. А что вы будете делать с Панайотовым?

Делиус вкратце информировал своего коллегу: как только тот вступит на турецкую территорию, к нему приставят официальных представителей дипломатических миссий Софии и Берлина в Анкаре, а также еще трех «советников», известных в определенных кругах разведчиков рейха. Панайотова они не будут отпускать от себя ни на шаг и похитят его, если он почует что-то или попытается бежать. Вопрос о переброске его в Болгарию будет обсуждаться в случае необходимости применения к нему насильственных мер при аресте на чужой территории.

Мерседес неотступно следовал за машиной Панайотова.

Посланник сразу же спросил своего шофера, что это может означать в такой стране, как Турция, которая объявила о своем нейтралитете.

Его шофер — офицер турецкой армии — свободно говорил по-английски. Чувствовалось, что он прошел хорошую школу и знаком с методами немцев, англичан и, видимо, своего командования. По мнению Панайотова, он был по меньшей мере майором турецкой разведки.

— Господин посланник, случайная машина.

Было что-то очень тревожащее в незнакомцах, все время мелькавших перед глазами. Одни и те же лица. Словно высеченные из камня. Они казались одинаковыми, несмотря на различие фигур и одежды. Они «путешествовали» от Токио до Турции и все время находились рядом с ним. Единственное, что его успокаивало, — это письмо Богдана Филова. Филов не черкнул бы ни строчки, если бы его осведомили о связях Панайотова с Сашо. Хоть в этом Филов проявил бы немного больше этики. Он не унизил бы своего достоинства и не стал бы писать под чью-нибудь диктовку. И все же налицо нервозность японского министерства иностранных дел. У министра иностранных дел не нашлось времени устроить в его честь хоть бы маленький коктейль. Его принял не сам министр, а всего лишь его второй заместитель. Отказ германского посланника встретиться с ним перед его отъездом. Ему были известны многие факты. Некоторые из них тревожили его, а другие просто вселяли беспокойство. Наступило время неожиданностей, напряжения и внезапных поворотов. Вряд ли можно поверить в то, что этот мерседес просто из любви к прогулкам неотступно следует за его машиной, которую ему неожиданно прислали на границу с Турцией вместо билета на поезд.