Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Румену хорошо. Вот все, что я знаю о нем, как, впрочем и о Николае. Ты же знаешь свою тетю. Она вырастила шестерых детей. Ты догадываешься, о ком идет речь? А мы ей послали не больше тысячи левов. Вечерами ребенок бросается ей на шею и кричит: «Я не поеду в Софию! Пусть мама и папа приезжают сюда! Приедут ведь?»

Эмил улыбался. В глазах у него стояли слезы.

— Послушай, Эмил, при создавшемся тяжелом положении, когда и твой отец, и Белина в тюрьме, это отличный выход из положения.

— Спасибо.

Он встал. Подошел к окну. Прислонился лбом к стеклу. Анна оставила его одного. Она знала, что так Эмил мог стоять часами. Позже она решила рассказать ему о самом плохом:

— Знаю, что тебе тяжело, но ты мужчина и вынесешь все… В прошлый понедельник твой отец, Белина и Мария Молдованова отправлены в концентрационный лагерь…

Эмил знал: бешеная злоба полиции после убийства генерала Лукова в феврале, после ликвидации вдохновителя убийц Сотира Янева, депутата и председателя комиссии парламента по «внутренним делам царства» обрушится на доктора Пеева и других. И все же ему стало легче.

За два дня до ареста Эмила Сотир Янев упал на улице, сраженный пулей. А это означало, что фронт пересекает не только горы, но и площади фашистской крепости.

Вернулся Эмил Марков. Прежде всего он спросил о здоровье Эмила. Потом попросил разрешения передохнуть. Подремав минут пятнадцать, вскочил. Улыбнулся. Обнял Попова.

— Теперь поговорим о деле. Ты снова должен заняться своей работой радиста и радиотехника. Движение Сопротивления растет с каждым днем, и потребность в радиостанциях становится все острее.

В доме у бай Димитра есть подвальное помещение, а в нем верстак и инструменты. Эмил мог бы заняться теми радиостанциями, что не успел собрать в «Эльфе».

Эмил Марков прикрепил к Попову Анну Рачеву. Поручил ей отправиться в «Эльфу» и разыскать Манола Божилова. Надо получить от него материалы, не собранные до конца радиостанции и кое-какие особенно важные инструменты.

Всех остальных арестовали. На свободе остался только Манол. Анна сразу узнала рабочего, описанного Эмилом Поповым. Понесла электроплитку будто бы для ремонта. Подошла к нему и между объяснениями, какой ремонт требуется, коротко сообщила:

— Эмил Попов просит, чтобы ты передал инструменты и материалы для радиостанции. Вы об этом договорились еще на Витоше.

Она заметила, как техник вздрогнул, побледнел. Взгляд его стал блуждать. И все же он согласился.

— Будь твердым, товарищ! Если не будет предательств, полиция бессильна!

Манол пришел на обе условленные встречи точно в назначенное время. Принес необходимые материалы. По мнению Анны, это был большой успех. Эмил торопился закончить пять начатых радиостанций. Оставалась еще шестая. Для нее не хватало деталей. Неизвестные Анне товарищи снабдили ее дефицитными радио частями. Эмил Марков чувствовал, что радист постепенно приходит в себя. Он должен быть здоровым, сильным. Он должен победить болезнь.

Задерживалось только изготовление удостоверения личности для Эмила. Как только оно будет готово, удастся получить пропуск. Эмилу предстояло отправиться или в Поповскую околию, или куда-нибудь поближе, например, в партизанский отряд «Чавдар». Отряд этот становился серьезной военной силой в Софийской околии и во всем царстве.

Анну поражала энергия Эмила Маркова. В минуты отдыха он делился с ней своим опытом. Рассказывал интересные случаи из своей жизни в подполье.

За эти короткие минуты Анна видела огромное человеческое море с его глубинами, с большими волнами любви и преданности, с мрачным засасывающим дном и скрытыми от взгляда водоворотами, его спокойствие и мощь. Анну поражало могущество партии — этого содружества людей во имя счастья и свободы.

В Дирекции полиции тоже не бездействовали: Гешев и следователи круглосуточно вели допросы арестованных. После того как Гешев отправил в концентрационный лагерь деда Николу, Белину и Марию Молдованову, он приказал арестовать Марусю и Манола Божилова. Из опыта Гешев знал, что кто-нибудь наверняка окажется слабым человеком и станет причиной развязки. И он не ошибся.

Сначала привели Божилова. Манол всем телом дрожал. Руки у него висели как плети, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

— Говори, когда ты стал поддерживать связь с Эмилом Поповым, а не то прикажу, чтобы тебя обработали! — кричал Гешев.

Манол отступил к стене и сразу же стал отвечать на вопросы. Называл адреса, имена, явки, задания и контрольные встречи, номера телефонов. Манол не хотел скрывать от Гешева ничего: пусть расхлебывают те, кому не жалко, чтобы с них содрали шкуру.

По мнению агента Яначкова, Манол говорил правду.

Манолу дали бумагу и чернила, чтобы он все написал.

— Яначков, отправляйтесь-ка к Ивану Джакову и арестуйте его. Прижмите его, да покрепче. Пусть им займется Петров. Этому типу удалось ввести меня в заблуждение. Я рекомендовал его в качестве радиста немецким коллегам, а он тоже оказался коммунистом, я так его разделаю, что он всю жизнь будет меня помнить. Он ведь самый способный техник и радист во всей Софии. Мне рекомендовали его, будто он прямо-таки создан работать радистом у немцев. Я поверил и устроил его в штаб немецких военно-воздушных сил. Эта история с Пеевым так утомила меня, что я перестал спать. Но осталось недолго. Скоро конец. Теперь предстоит другое.

Перед глазами Гешева возник советский дипломат у озера, провал обоих инспекторов, Гиргины и Гармидола, целого отделения агентов, не сумевших справиться со случайными невооруженными людьми. Но он не потерял уверенности. Теперь он предпримет новую операцию. Она окончательно все поставит на свои места.

Но это была единственная тайна, которую Гешев скрывал от адмирала Канариса. Итальянцы всегда казались Гешеву как-то милее. Немцы проигрывают. Они непременно проиграют, а это катастрофа, и Гешев узнал об этом так поздно. Непростительно поздно для такого разведчика, как он.

Неужели Канарис не мог осведомить его о совещании высших руководителей имперской разведки, происходившем в Баварии, на котором Гиммлер убеждал присутствующих, что Гитлер проигрывает войну и что отныне и впредь надо думать о победе в третьей мировой войне? Раз адмирал не осведомил даже Гешева, а он располагал данными, позволяющими считать, что никто в Болгарии еще не знает об откровенных разговорах Гиммлера и Канариса, то зачем тогда ему понадобилось обидеть того, кого адмирал считал одним из своих приближенных:

«Господа, я имею возможность компенсировать удар, нанесенный нам в свое время коммунистами. Один болгарин в Софии — самый доблестный немец, и не просто обычный немец, а немец национал-социалист, мой самый близкий приятель, господин Гешев».