Александр Сабуров - За линией фронта

Расстановка сил закончена. Теперь надо спровоцировать фашистский полк на выступление.

Кочеткову подан приказ безвозбранно впускать в село и выпускать из него всех, кто пожалует сюда из Середино-Буды, и стараться любезно показывать им, что, кроме семи бойцов, в селе никого нет.

Подтягиваю резерв поближе к Хлеборобу, мобилизую население и приступаю к демонстративной вывозке сена и зерна.

Ждать приходится недолго. На следующее утро, когда разгрузка фашистских складов идет уже полным ходом, на горизонте появляется неприятель, по всей видимости, взвод.

Нет, это слишком мало, чтобы раскрывать наши силы. Фланги не должны обнаруживать себя.

Даю приказ Кочеткову ввести в бой один пулемет и две винтовки. Взвод уложен на снег, но все же пытается отстреливаться. Подключаем второй пулемет — и фашисты, потеряв добрую половину своего состава, в беспорядке отходят. У нас потерь нет.

— Первое действие оперы закончено. Антракт, — улыбается Богатырь.

Антракт длится всего лишь час. Появляется рота.

Нет, это тоже пока не то, что нам надо.

Добавляю Кочеткову группу Шитова. Два наших ручных пулемета открывают огонь. Фашисты продолжают наступление. С большой неохотой ввожу станковый пулемет. Теперь неприятельская рота мечется на поле, окруженном густым, пока молчаливым лесом. Только полтора десятка солдат спасаются бегством. Остальные убиты. У нас по-прежнему потерь нет.

Второе действие окончено. Предстоит третье, очевидно, решающее. Боюсь, как бы фашисты не пошли в обход левого фланга — там, где стоит наша артиллерия. Правда, снег в лесу выше колен, но на всякий случай посылаю туда несколько пулеметов.

В наступившем втором антракте снова начинается вывозка зерна и сена.

Часа через два вступают в бой главные силы противника.

Прежде всего по Хлеборобу начинает бить неприятельская артиллерия. Срочно оттягиваю группу Кочеткова и Петракова на правый фланг.

Обстрел продолжается полчаса. Ярко пылают три хаты. Ранен старик колхозник.

Артиллерия смолкает. Фашисты идут в наступление.

Группы Кочеткова и Петракова немедленно же возвращаются в Хлебороб.

В бинокль отчетливо видна первая цепь, вторая, третья… Пожалуй, это уже батальон… Вот, наконец, то, что нам надо.

Подхожу к Кочеткову. Он чуть побледнел…

Первая цепь подходит все ближе, ближе. Мы терпеливо ждем: пусть они как следует втянутся в приготовленный для них мешок. И открываем огонь только тогда, когда первые фашисты от нас метрах в полутораста.

Противник отвечает шквальным огнем. Рвутся мины. Мы вводим в бой одновременно десять пулеметов.

Враг усиливает огонь. Цепи неумолимо движутся на нас. Очевидно, фашисты решили, не считаясь с потерями, смять Хлебороб.

Даю сигнал ракетой — приказ ввода в бой обоих флангов. И тотчас же раздается сплошной многоголосый рев. Не различишь, кто стреляет — мы или противник. Только отчетливо слышны глухие разрывы артиллерийских снарядов. Это бьет наша партизанская артиллерия.

Противник мечется. Огонь его слабеет. Он начинает отход. Рева бросается в атаку. Павел на санях обходит врага с тыла и бьет из двух пулеметов. Наша артиллерия переносит обстрел на Буду.

Наступают сумерки. Бой кончен. Противник разгромлен. У нас потерь нет…

Всю ночь идет выгрузка зерна и сена. На утро из Буды возвращается Таня. В Буде паника: фашист убеждены, что имели дело с крупной частью нашей регулярной армии.

— Ну, це уж их забота решать, кто им морду набил, — глубокомысленно замечает Рева. — А сейчас пусть цей полк на фронт топает… Только думка у меня такая: дуже погано являться туда с битой мордой.

Так кончился бой под Хлеборобом — знаменательный для нас бой…

23 февраля необычно выглядит Красная Слобода. С юга и севера, с востока и запада, из глуши Брянских лесов, съезжаются сюда гости, приглашенные нами на торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Красной Армии. Среди них седобородые старики и зеленые юнцы, собиравшие оружие в лесу, наши друзья, наши разведчики, представители наших отрядов.

Клуб еле вмещает всех желающих. Люди, тесно прижавшись друг к другу, сидят на скамейках, на подоконниках, стоят в проходе, в дверях.

Слово для доклада предоставляется Богатырю, но Захар Антонович не делает доклада: он читает приказ Верховного Главнокомандующего в день 24-й годовщины Красной Армии. Приказ принят нашими радистами сегодня утром и никто еще не знает о нем.

Вначале все молча слушают Богатыря, но лишь только он начинает читать приветственные слова:

«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки!..» — зал встает, и громкие несмолкаемые аплодисменты гремят в этом скромном сельском клубе.

Богатырь продолжает читать:

«…Враг рассчитывал, что после первого же удара Красная Армия будет разбита и потеряет способность сопротивления. Но враг жестоко просчитался. Он не учел силы Красной Армии, не учел прочности советского тыла, не учел воли народов нашей страны к победе, не учел ненадежности европейского тыла фашистской Германии, не учел, наконец, внутренней слабости фашистской Германии и ее армии.

…Красная Армия отбросила врага от Москвы и продолжает жать его на запад. От немецких захватчиков полностью освобождены Московская и Тульская области, десятки городов и сотни сел других областей, временно захваченных врагом.

…Недалек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит советский Крым, и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена!..»

Снова поднимается зал, снова гремят аплодисменты, и несутся слова «Интернационала». Его поют старики и пионеры, командиры и бойцы — поют на русском языке, поют на украинском, на белорусском…

На трибуну поднимается Григорий Иванович. В руках у него бумажка. Он смотрит на нее и говорит вначале нескладно, путаясь в словах, не договаривая фраз. Потом решительно комкает листок, сует его в карман и несколько мгновений молча и внимательно смотрит в зал, словно в глазах собравшихся черпает мысли и силы.

— Просчитался враг. Жестоко просчитался. Не учел он нашей могучести советской, не учел своей слабости. Не учел, что за спиной у него все трещит, а у нас силушкой земля наливается… Но одно хочу я сказать. То, что крепко в сердце моем лежит. О чем каждому надо помнить. И чего враг наш не понимает. Потому — главное это.

Григорий Иванович на мгновение смолкает. Все напряженно ждут, что скажет этот высокий сутулый человек, которого знает теперь весь Брянский лес.

— Одно вас хочу спросить, товарищи, — продолжает Григорий Иванович. — Кто наш народ за собой ведет, кто нашу армию ведет, кто партизан направляет?.. Партия наш народ ведет, партия нашу армию ведет… А разве было когда, чтобы не побеждала наша партия? Не было и не будет такого!