Анастасия Акулова - Рождение Феникса

Три чёртовых года – как три месяца. Того ублюдка всё же нашли, но это не принесло ожидаемого облегчения и смиренности со случившимся. Я больше не знаю, зачем живу. Смысла не нахожу ни в ком и ни в чём, и каждый день – худший, потому что бессмысленный и прожитый зря. Поначалу даже жалела, что не отношусь к тем людям, которые считают, что самоубийство – это спасение.

Если и есть Ад, то мой нашёл меня сам.

Слёзы всё-таки потекли сквозь полуприкрытые, отяжелевшие со сна веки. Я знаю, что это никогда не пройдёт, не оставит, не забудется. Может, разве что притупится со временем… когда-нибудь. Мне больно – значит, я хотя бы ещё жива, хотя всё чаще кажется, что это самообман. Просто смехотворная попытка убедить себя в том, что всё ещё может быть так хорошо, как раньше.

Вытерев слёзы, вдруг осознала, что уже минут двадцать молча пялюсь на старый осыпающийся потолок, кусая губы, практически без единой связной мысли в голове, кроме как о том, что продала бы душу, да хоть всю Вселенную дьяволу за шанс повернуть время вспять и обхитрить сволочную Судьбу. Неважно как и какой ценой. Но это мечта, потому что так не бывает. Не бывает чудес.

Затуманенный взгляд скользнул по одному из огроменных Викиных плакатов, а по губам пробежала почти жестокая усмешка. Это так по-женски – влюбиться в героев сериала. И уж куда нормальнее, чем считать себя недозомби, давно уже мёртвым внутри, когда тебе всего девятнадцать – и то ещё не исполнилось. Вся эта Викина нескончаемая трескотня всё равно, конечно, та ещё дичь, но было бы, наверное, очень здорово, если бы мои несбыточные мечты были такими же простыми, ванильными и безболезненными, как у неё.

Уже почти три года мне снятся только кошмары. Мрачные, терзающие, разрывающие в клочья. В них только кровь и невыносимая, нечеловеческая боль, от которой хочется кричать так, чтобы лопнули лёгкие. А ещё эти глаза. Большие, карие, солнечные, любимые. Остекленевшие, мёртвые. Они смотрят с укором.

«Ты не спасла меня. Не уберегла меня».

И каждый раз, проснувшись, я думаю, что больше просто не смогу.

Но сегодня мне снилось другое. Танец. Я танцевала… восточные танцы, которыми занималась с детства и не бросала даже после той аварии. В них, в том немногом, что я любила делать, была отдушина, словно боль можно было выплеснуть таким образом. Пожалуй, помимо рисования – это мой единственный талант, единственное, что я действительно умела.

В этом танце боли не было. Была лишь всеобъемлющая страсть, абсолютная эйфория, огонь, завладевший каждой клеточкой души и тела. Огонь плясал и вокруг меня, будто в такт неведомой мелодии, будто вторя мне, вокруг звучал звонкий, знакомый детский смех, и мерно падали разноцветные пожухлые листья. Вокруг меня безудержным вихрем вилась яркая длинная юбка, змеями извивались руки, тело, волосы, свободно струящиеся по спине. Я была огнём, была солнцем, ветром, играющим с листвой. Счастлива и свободна в этом совершенно незнакомом ночном лесу, в котором каждая травинка и веточка вдруг стала продолжением меня самой.

А потом начался дождь. Противный, холодный, крупный. Погас огонь, затихла мелодия и смех, а лес вновь поглотила тьма.

И я проснулась…

Первое, что я осознала: дождь был не порождением моего воспалённого сознания, а самым что ни на есть всамделишным. И листья, и лес, кстати, тоже. Потому что, проснувшись и попытавшись встать, я почувствовала твёрдую землю, мокрые опавшие листья под рукой и скользящими в грязи босыми ногами, а так же насквозь, до нитки промокшую одежду на себе.

Сказать, что я офигела – значит ничего не сказать.

Со сна даже не сразу поняла, где я. Мало ли, насколько реалистичными бывают сны. Но когда глаза привыкли к темноте и осмотрелась, поняла что настолько – точно нет. Ибо даже моя богатая фантазия не могла продумать всё столь детально, вплоть до капелек на маленьких листьях кустов. Да и дождь, и ветер были слишком пробирающими, чтобы даже предположить, что на самом деле я лежу под одеялком и всё это мне просто снится.

Понятия не имею, сколько я так сидела, парализованная, тупо осматриваясь ошалевшими глазами и не понимая ничего от слова совсем, пока вдруг не раздался шум и треск ломающихся веток где-то позади меня, слышный даже сквозь бушующий дождь и ветер.

То, что происходило со мной дальше, не было продиктовано разумом, ибо оный ушёл в длительную перезагрузку. Я просто моментально подскочила, по-прежнему не ощущая своего тела, и понеслась вперёд, фиг знает куда, со скоростью света, хотя никогда не умела нормально бегать и не особо пыталась. Дикий, липкий, неконтролируемый животный ужас нёс меня по кромешной темноте, уверяя, что каждая секунда может стать последней, хотя больше не единый звук не подтверждал того, что где-то рядом что-то живое, огромное и движущееся. Инстинкт не дал и мгновения на раздумья, инстинкт заставлял бежать, бежать и бежать до потери пульса, игнорируя впивающиеся в босые ноги и лезущие в глаза острые ветви.

Так я не бегала ещё НИКОГДА, это точно.

Впереди была только темнота, абсолютная, поэтому совсем не странно то, что я на огромной скорости с размаху споткнулась об какое-то бревно, при падении неловко скосилась набекрень и со всей дури ударилась затылком об дерево ТАК, что едва не выбила его с корнем нафиг.

Последнее, что уловила, перед тем, как впервые в жизни так дебильно отрубиться – низкий утробный рык совсем рядом.

От Автора: Предупреждаю: в главе присутствуют малоприятные описания. Это ж всё-таки логово вендиго (чудовища-людоеда).

Людей меняет не столько время, сколько обстоятельства.

Боль. Это было первым, что я почувствовала, вроде как открыв глаза, но в то же время всё ещё вися где-то между горячечным бредом и явью. Боль наполнила каждую клеточку, оплела моё безвольное тело, словно превратившееся в одну сплошную рваную рану, неразрывными путами, иголками въелась под кожу… И не было ничего, кроме этой дикой, всепоглощающей, всеобъемлющей боли, да мутного красноватого тумана перед глазами, мешающего разглядеть хоть что-то.

Мне больно – значит, я жива… и этот факт меня нынче невероятно порадовал, а все ранее мелькавшие мысли о ненужности этой самой жизни вдруг показались несусветной глупостью. Такие уж мы, люди, непостоянные существа.

Здесь – где бы это «здесь» не было – пахло сыростью, кровью и нечеловеческим ужасом, ядом проникающим в кровь, изнутри вскрывающим вены… Вот уж не думала, что чувства могут иметь запах, ха… видимо, слишком уж сильно ударилась головой.