Павел Автомонов - Ледовый десант

«Волна — шестьдесят один»…

Этими словами Устина Гутыри жили сейчас его друзья Шмиль, Терентий Живица, Андрей Стоколос, Леся Тулина и минеры-подрывники. Все, кто знал значение слов «Волна — шестьдесят один», в эту новогоднюю ночь были помыслами с радистами: «Только бы ничего не помешало! За Гутырю! Кровь за кровь! Смерть за смерть!..»

Еще днем Андрей облюбовал холмик неподалеку от штабных землянок и «чертовой кухни». Украшением холмика была старая дуплистая сосна. Ее ветки с южной стороны гнулись до земли. Никаких деревьев рядом больше не было. Сосна росла свободно. Поэтому и выросла такой высокой, роскошной.

Здесь Андрей решил раскинуть свою рацию.

Радисты, наблюдавшие работу Андрея Стоколоса во время радиосвязи в тылу, не раз удивлялись его пренебрежительному отношению к антенне и противовесу. Антенну он не поднимал высоко, а бросал ее конец с гирькой на кусты лещины или на нижние ветки елей. Не натягивал и противовес.

Раньше не верила в возможность радиопередач на малых антеннах и Леся Тулина. В партизанской радиошколе ей преподали истину, ставшую аксиомой: чем выше антенна, чем она длинней при маломощной рации, тем лучше услышат сигналы за линией фронта радисты партизанского штаба и Центра.

Но, по теории Андрея, эта аксиома была палкой о двух концах. Один конец — немецкие радиопеленгаторы из штабов полков, дивизий и корпусов, расположенных вблизи действий партизан или отдельных групп. Запеленговав рацию, фашисты тут же посылали к месту работы радиста группу захвата.

Другой конец палки: как спастись от этого самого страшного врага радистов в тылу противника — радиопеленгаторов? Ничего определенного об этом на курсах, в радиошколах не говорилось, кроме того, что надо чаще менять расписание выхода в эфир и место передач, усиливать вооруженную охрану рации.

Стоколос еще в первую зиму войны стал разбрасывать антенну так, чтобы электромагнитные волны от его рации, распространяющиеся над землей, сразу же гасли и попадали в приемники немецких радистов, которые находятся на расстоянии пяти — двадцати километров, потерявшими силу, немощными. А радиоволны, идущие в небо на сто, двести, пятьсот, а то и полторы тысячи километров, были услышаны штабом, Центром. Для «земной» волны он создавал «мертвую зону», «небесная» же пробивала себе «маршрут» согласно с природой распространения коротких радиоволн.

Но этой новогодней ночью Андрей и Леся должны были работать так, как их учили, — железнодорожная станция находится недалеко. Антенна будет высокой и длинной, чтобы сигнал их рации поймал радиоприемник, вмонтированный в минный заряд и спрятанный в кожаный саквояж. Подпольщики, работающие на железнодорожной станции, знают, в какое место поставить саквояж, знают, что взрыв должен произойти в ноль часов, ноль минут нового, 1944 года. Поэтому жертв среди своих людей не должно быть в ресторане, куда соберутся немецкие офицеры со станции и из местного гарнизона.

Ночь Нового года… В эти минуты каждый думает, вспоминает, где и как он встречал прошедшие новогодние праздники.

Год назад Андрей лежал в партизанском госпитале под Москвой. А тридцать первого декабря сорок второго он и Шмиль находились в заснеженном лесу под Миргородом в отряде Ивана Опенкина и комиссара Артура Рубена, куда послал их полковник Шаблий. А сорок первый год встречал дома, вместе с бабушкой Софией Шаблий. В то время его неразлучные друзья Гнат Тернистый и Павло Оберемок были уже… Один учился в танковом училище, другой служил на подводной лодке на Балтике. А он ждал весны, чтобы пойти служить на западную границу…

Андрей настроил рацию, завернутую в прорезиненную материю, чтобы не покрылась ржавчиной, когда ее прятали под корнем сосны или дуба, потер руки, встал. Обнял Лесю, тихо сказал:

— У нас в запасе на всякий случай есть Илья Гаврилович. В три минуты Нового года он пошлет сигнал с мощной радиостанции, когда фрицы будут пить вторую чарку, если мы не уничтожим их во время первого тоста… Я подстраховался. Только ты об этом никому не говори. Пусть все думают, что это мы сделали, минеры Устина Гутыри. Да так оно и будет! Наши подпольщики все проверят до единой секунды.

На верхней панели рации чуть рдела лампочка. Она вспыхнет, когда Андрей нажмет на головку телеграфного ключа.

Кто-то из партизан включил карманный фонарик, бросил сноп синего (для маскировки) света на рацию, чтобы Андрею было видней.

В амперметре покачивалась, дрожала стрелка.

Наконец рука Андрея потянулась к похожей на маленький гриб-боровичок головке ключа.

— И я! — протянул свою руку Живица.

— И я! — подхватила Леся.

— И мы тоже! — раздались голоса партизан.

Над головкой радиотелеграфного ключа нависло несколько рук.

— За Устина Гутырю! — крикнул Стоколос и нажал пальцами на ключ.

— За капитана Тулина и Маргариту Григорьевну.

— За миллионы убитых, замученных и сожженных наших людей!

— Смерть фашистам! — закричали столпившиеся рядом партизаны.

…Вскоре они узнали, что в первые минуты нового, 1944 года радиомина в ресторане на вокзале сработала. Солдаты вытащили из ресторана дюжину трупов своих офицеров.

Утром третьего января, когда Андрей Стоколос находился в землянке генерала Василия Андреевича, вошел возбужденный Микольский.

— Разрешите, товарищ генерал? Только что вернулись мои разведчики. В двадцати километрах отсюда стали лагерем на острове восемьдесят вооруженных поляков. К ним приходили «сечевики» устанавливать «нейтралитет».

— Ох, уж этот «нейтралитет», — вздохнув, покачал головой Василий Андреевич. — Для вояк пана атамана «нейтралитет» — мешать нам и способствовать немцам. А полякам…

— Знаю, Василий Андреевич, — прервал генерала Микольский. — У поляков есть три пути: Миколайчик, Сикорский и Войско Польское в союзе с Красной Армией. Я сейчас же поеду к ним. Уверен, что большинство из них еще с полудой на глазах.

— И я с Микольским! — воскликнул Андрей. — Мне с поляками идти плечом к плечу и дальше, как сказали нам в Киеве. Надо себя испытать в отношениях с ними.

Василий Андреевич молчал, взвешивая сказанное Микольским и Стоколосом. Наконец ответил:

— Я не против. За людей, за их души мы, советские партизаны, должны бороться. Такова линия партии. Идите, хлопцы! И берегите себя.

Вскоре пятеро всадников покинули лагерь. Ехали по бесснежной земле. Снег белел лишь в оврагах и вокруг раскидистых дубов и сосен.

Остановились на берегу реки. Под вербой лежала кверху дном большая лодка. Вскоре к ней бойцы привели старичка в старом кожухе, латаной шапке из телячьей сыромятной кожи, уши которой торчали, как крылья черной галки. Дед принес весла. Договорились, что трое партизан будут ждать Микольского и Стоколоса здесь, на берегу, возле вербы, а они поплывут на остров.