Делия Росси - Ошибка леди Эвелин [publisher: SelfPub]

Когда мы с Каллеманом вышли из комнаты, я рискнула снова предложить ему ужин. Сама я уже успела поесть молока с хлебом, а вот маг, наверняка, голодный. Как ни странно, на сей раз муж не стал отказываться. Ничего не отвечая, он пару минут смотрел мне в глаза, а потом сказал:

– Что ж, несите.

И молча пошел к лестнице. А я развернулась и кинулась на кухню. И в этот момент я готова была забыть и о своей обиде, и о нелестных словах мага, и о собственной усталости.

Коридор закончился широким проемом без двери, и я влетела на кухню, темноту которой с трудом рассеивал свет двух плавающих под потолком аров. Они медленно передвигались под низкими сводами, выхватывая из сумрака отдельные предметы и погружая остальные в полную мглу. Вот чугунная плита – большая, похожая на пароход, рассекающий синие воды метарской плитки, а над ней тускло блестят медными боками пузатые сковороды. А вот огромный резной буфет, за стеклами которого выстроилась армия из фарфоровых супниц и тарелок. Луч двинулся дальше, и я увидела навесные полки, заполненные всевозможными баночками и склянками. Второй ар подплыл к первому, и они выхватили из темноты длинный стол, за которым неподвижно сидела Марта.

Лукарша выглядела грустной.

– Марта, милорд ждет ужин, – сказала я ей.

Служанка встрепенулась.

– Да, миледи.

Марта засуетилась, взяла глубокую миску, ссыпала в нее лежащую на столешнице фасоль и поднялась, застыв вместе с ней. В блестящих глазах мелькнула растерянность, как будто лукарша забыла, что собиралась сделать.

– Ужин, Марта, – мягко напомнила я.

– Да, миледи, – повторила служанка. – Я сейчас принесу, миледи.

– Не стоит. Ты положи все на тарелку, я сама отнесу.

Марта торопливо кивнула и медленно пошаркала к плите.

– У меня вот жаркое как раз горяченькое, – бормотала лукарша. – И пудинг есть.

Она накладывала еду, а я наблюдала за ее неуверенными, немного рваными движениями, за тем, как она щурится и словно наощупь касается края большого чугунка, и не могла отделаться от мысли, что служанка почти ничего не видит. Вон как руками по столу шарит. И голову наклоняет под каким-то немыслимым углом.

В этот момент Марта поставила блюдо на поднос, неловко повернулась и задела локтем жестяную банку из-под масла. Та со звоном упала на пол и подкатилась мне под ноги.

– Ох, простите, миледи, – расстроенно прошептала служанка.

– Ничего, Марта. Я подниму.

Я подхватила пустую банку, вернула ее на место и взяла в руки поднос.

– Миледи, может, я сама бы отнесла? – неуверенно спросила лукарша, но по ее голосу было слышно, что она совсем не рвется идти в столовую.

– Да ничего, мне несложно. Ты лучше пока фасоль убери.

Я улыбнулась служанке и поторопилась покинуть кухню. Уж больно грустно было смотреть на жалкую в своей немощи Марту. Если все так, как говорит Каллеман, то со временем лукары придут в полную негодность. А значит, нужно уже сейчас искать им замену. Может, поговорить об этом с магом? Или он опять скажет, что я лезу не в свое дело?

Так и вышло. Когда я попыталась объяснить Каллеману, что неплохо было бы нанять настоящих слуг, он отложил вилку, посмотрел на меня и раздраженно забарабанил пальцами по столу.

– Не заставляйте меня жалеть о том, что я решил на вас жениться, леди Эвелин, – спустя долгое время, сказал маг. – Вы здесь не для того, чтобы вить гнездо и налаживать мой быт. Мне это не нужно.

Лицо его заледенело. На щеках дернулись желваки. Правда, сейчас маг уже не вызывал у меня прежнего страха. То ли привыкла, то ли благодарность за спасение так повлияла, но я больше его не боялась.

– Понятно? – переспросил Каллеман, видимо, не особо уверенный в моих умственных способностях, и меня словно рес в бок толкнул.

– Вам, может, и не нужно, но я не собираюсь жить в свинарнике, милорд.

Я смело встретила тяжелый взгляд. Не знаю почему, но со времени нашей странной женитьбы меня не покидало ощущение, что Каллеман не причинит мне вреда.

– И что у вас, у женщин, за мания такая? – поморщился маг. – Любой нормальный дом превращать в склад всевозможных шкатулочек, подушечек, вышитых салфеточек и прочей дамской дребедени.

Последние слова он сказал таким пренебрежительно-насмешливым тоном, что мне стало обидно.

– Речь идет не о шкатулочках, а об обычной чистоте, милорд, – не смогла смолчать в ответ. – Надеюсь, против уборки вы ничего не имеете против?

Каллеман достал из кармана портсигар, прикурил короткую сигарету и задумчиво посмотрел на меня сквозь вьющийся над тлеющим кончиком дым.

– Вы не уйметесь, не так ли? – криво усмехнулся маг. – Что бы я ни сказал?

– Увы, милорд.

Я улыбнулась и развела руками.

– Да, все-таки это была плохая идея – жениться на вас.

Черные глаза смотрели на меня пристально, и я не могла понять, чего в них больше – злости или насмешки.

– Если помните, милорд, вы сами это предложили.

Не знаю, какая змея меня укусила, но я не смогла промолчать. Или это на меня так свобода подействовала?

– Знали бы вы, как я об этом жалею.

В мою сторону поплыла струйка дыма.

Жалеет… На душе стало тоскливо. Хотя, чего я хотела? Каллеман с самого начала не скрывал своего отношения ко мне, так с какой стати я решила, что сумею завоевать его расположение?

– Мы можем легко исправить эту ошибку, – посмотрела на мага. – Завтра же пойдем в префектуру и расторгнем этот никому не нужный брак.

Каллеман ничего не ответил. Он отвернулся и молча курил, глядя в отмытое до прозрачности окно. Ночь легко преодолевала невидимую стеклянную преграду, заглядывая в столовую, как голодная приблудная кошка, рассчитывающая поживиться лакомым кусочком. Лицо мага было мрачным. Высокий лоб глубокими бороздами пересекли морщины.

– И что вы будете делать дальше? – не поворачиваясь, негромко спросил Каллеман. – После того, как получите свободу и окажетесь в полном одиночестве?

Голос его звучал как-то странно.

– Сниму комнату и найду работу, – не задумываясь, ответила я.

А что? Это было моим самым заветным желанием. Наконец-то ни от кого не зависеть и самой зарабатывать деньги. Не чувствовать себя обязанной, не унижаться, не быть должной. За годы своего сиротства я слишком хорошо узнала, как горек хлеб чужих «благодеяний», и теперь, при одной мысли, что не придется больше ни под кого подстраиваться, душа радостно встрепенулась, и сердце забилось сильнее.

Самостоятельная жизнь представлялась мне необыкновенной и чудесной. Я словно воочию увидела чистенькую комнатку с узкой кроватью, маленьким половичком и веселыми ситцевыми занавесками на широком, разделенном свинцовым переплетом, окне. И герань в горшочке увидела – мохнатую, с кружевными по краю розовыми цветами, с жирными сочными листьями и крепкими черешками. Она плотно сидела в расписном голубом горшке, сытая и благодушная.