Валерий Барабашов - Незримые поединки

Прасковья Ивановна побежала к самолету, крикнула на ходу:

— Мама, неси ведро с водой!

В передней кабине сидел летчик. У него было окровавлено лицо. Обе Щеголевы бросились к нему, стали тормошить за плечи:

— Выходи, сгоришь!

Пилот молчал. Тогда женщины попытались вытащить его из кабины. Это привело летчика в сознание, он спросил:

— Где я?

— Вылазь скорее, сгоришь, — ответила Прасковья Ивановна и помогла летчику выйти из кабины. — Иди до хаты. Переоденься. Там найдешь пиджак и фуражку.

Летчик не знал, что это были за люди; но он сразу поверил молодой женщине и, хромая на левую ногу, пошел к хате. С трудом он снял шлем. В это время в дверях показался Саша:

— Беги, едут немцы!

Летчик вышел из хаты, увидел овраг и ползком стал пробираться по высокой траве к нему.

Фашистские солдаты ехали на машине. Прасковья Ивановна успела сказать:

— Все молчите, сама буду отвечать…

Немецкий офицер крикнул:

— Где летчик?

— Не знаю, мы его не видели.

— Как не видели? Вон его самолет горит!

— Не видели, ничего не знаем…

Офицер дал команду, и солдаты побежали кто по огороду, кто в хату.

— Скажи, и ты получишь награду, — опять обратился офицер к Щеголевой.

— Мы его не видели… Ничего о нем не знаем, — ответила Прасковья Ивановна.

Солдаты обыскали все село, но летчика не нашли. Офицер приказал им садиться в машину, но в это время подошла другая машина с солдатами и овчарками. Из нее вышел гестаповец в черной форме.

— Куда дела летчика? — заревел он на Прасковью Ивановну и пнул ее кованым сапогом по ногам. — Говори, убью на месте!

— Не видела, не знаю…

Другой офицер ударил рукояткой пистолета по лицу Саши. Два солдата схватили мальчика и заперли его в доме. Но он, открыв окно, выпрыгнул в огород, под защитой кустарника и травы добрался до оврага и сверху, из-за кустов, увидел картину зверской расправы.

Десять разъяренных эсэсовцев, истязая мать и детей, требовали указать, куда исчез летчик.

Что стоило Прасковье Ивановне просто показать на овраг — ищите, мол, там?! Возможно, будь на ее месте человек слабее духом, он и протянул бы руку в сторону оврага…

Но она повторяла:

— Не видела, не знаю…

Новый зверский удар в лицо.

— Не видела.

Овчарки стали терзать детей:

— Не видела…

В ее словах была непонятная врагам, непреодолимая их пытками сила, сила духа советского человека, уверенно побеждавшая фашизм.

…На следующий день старшая дочь Прасковьи Ивановны Таня и родственница Екатерина Герасимовна получили разрешение на захоронение.

То, что они увидели, было страшно. Дом разграблен. Огород вытоптан. Земля во дворе залита кровью. Везде валялись клочья волос и детской одежды.

Открыли деревянный щит погреба… Дети и женщины были изуродованы, их нельзя было узнать…

Что же стало с летчиком, спасенным такой дорогой ценой?

Мартыненко приходил на службу и снова внимательно перечитывал пожелтевшие от времени бумаги. Заявления, сделанные жителями села Ендовище сразу же после изгнания оккупантов, были противоречивы. Одни утверждали, что о раненом летчике фашисты узнали от Натальи Коршуновой, другие показывали, будто его выдала Мария Дубинкина. Кто из них прав?

Виктор Александрович решил поехать на место и лично побеседовать с живыми свидетелями трагедии. Их оказалось немало. Жили они в Ендовище, Семилуках, Воронеже.

Люди встречали гостя по-разному. После войны прошло более двадцати лет, многое забылось. Но о летчике так или иначе помнили все.

16 сентября 1942 года, на следующий день после гибели семьи Прасковьи Щеголевой, фашистская комендатура выгнала на уборку картофеля в Семилуки группу ендовищенских женщин и ребят. Сопровождал их патруль. Вскоре люди приступили к работе. Лишь один человек, подросток Костя Оленев, ходил по огородам без дела.

— Давай!.. Коп… коп! — прикрикнул на него патрульный солдат.

Юноша пожал плечами и показал на лопаты, которыми работали женщины.

— Найн… инструмент… найн…

Патрульный что-то громко и быстро заговорил по-немецки. Костя понял, что лопату ему приказывают поискать в селе.

Отдав распоряжение подростку, немец сел на повозку и поехал в другой конец села. А Костя заглянул в крайнюю хату и через несколько минут выскочил оттуда с испуганным лицом.

— Там человек с наганом! — шепотом сообщил он находившимся поблизости Наталье Коршуновой и Марии Дубинкиной.

— Может, это летчик, которого вчера искали? — высказала догадку Наталья Коршунова. — Из-за него, говорят, в Семилуках целую семью расстреляли.

— Не знаю, — ответил Костя.

Из хаты, держась за плетень и сильно хромая на левую ногу, вышел человек. Был он в летном обгоревшем комбинезоне и зеленой штатской фуражке. Все лицо мужчины было в запекшейся крови.

Оглядевшись и убедившись, что перед ним свои люди, он заговорил, с трудом шевеля распухшими губами. Поняли: он хочет ночью еще раз попытаться добраться к своим. Женщины предложили ему поесть. Он отказался. Но Мария все-таки достала из-за кофточки кусок хлеба и помидор. Летчик сунул еду в карман и, испытующе глядя на женщин, сказал:

— Прошу об одном: не проговоритесь обо мне немцам.

Вдали заскрипели колеса телеги.

— Патруль! — шепнул Костя.

Летчик скрылся в бурьяне. А женщины, нагрузив подводу картошкой, отправились в село.

Вторично жители Ендовищ увидели летчика в тот же день вечером. Его привели из Семилук фашистские солдаты. Вместе с солдатами и пленным по селу шла Наталья Коршунова, а в некотором отдалении, позади, — Мария Дубинкина и Костя Оленев. Все они знали, где прятался летчик. Но кто донес о нем врагам?

Ни в письменных, ни в устных показаниях никто не обвинял Костю. Значит, его можно пока оставить в покое, рассуждал майор. Остаются двое: Коршунова и Дубинкина. Мартыненко вспомнил заявление Коршуновой. Она утверждала, что, вернувшись с огорода домой, Мария Дубинкина сообщила о летчике своей матери. Та пришла якобы к Коршуновым, где жил немецкий офицер, и в присутствии его (он понимал по-русски) сказала, что в одном из домов Семилук прячется советский партизан. Офицер вызвал солдат и приказал им вместе с Коршуновой, Дубинкиной и Оленевым привести партизана в комендатуру. В конце заявления Коршунова добавляла, что Дубинкины выдали летчика фашистам не случайно: их отец в тридцать седьмом году был осужден, и «Дубинкины еще с той поры озлоблены на Советскую власть».

В беседе с Мартыненко ни Мария, ни ее мать не скрывали факта судимости их отца и мужа. Да, он был осужден и отбывал наказание. Вина его до сих пор им хорошо не известна. Говорили, что он напился пьяным, — а выпить он любил, — устроил дебош на вокзале и непочтительно отозвался об одном ответственном работнике.