Валерий Барабашов - Незримые поединки

— Скажите, Михаил Тихонович, вам не хотелось после войны побывать в Воронеже, посмотреть те места, где вы воевали?

— Очень хотелось… Но так случилось, что никак не мог я собраться в дальнюю дорогу. Скажу прямо: жили мы с супругой небогато. Поженились — все имущество в один чемодан уложили. А потом пошли дети, строиться задумали… Были, конечно, и другие причины. Зачем, думал, мне ехать? Никаких особых подвигов я не совершил, воевал, как все. К тому же попал в плен… Но теперь, когда знаю, какой ценой мне удалось спастись, я непременно должен поехать к вам… Поехать ради того, чтобы поклониться могиле Прасковьи Ивановны и ее семьи.

— Я тоже так думаю, — согласился майор. — И откладывать это дело, пожалуй, не следует.

Вернувшись в Воронеж, Мартыненко доложил обо всем начальнику Управления. Генерал был очень обрадован результатами поисков…

— Поезжайте теперь снова в Семилуки и сообщите, что летчик жив, — сказал он майору. — Одновременно готовьте документы для доклада областному комитету партии. Думаю, что Прасковья Щеголева, ее сын Александр и летчик Михаил Мальцев достойны благодарности народа…

Из Семилук пошли в Башкирию письма. Пионеры села и правление колхоза приглашали Мальцева приехать на праздник Победы и открытие обелиска Прасковье Ивановне Щеголевой.

Он вышел из самолета взволнованный. Еле сдерживал слезы от нахлынувших воспоминаний.

Вот отсюда поднял в воздух свой штурмовик. Вон там слушал приказ командира, повторил его и показал на карте маршрут полета: село Подклетное, Дон, Семилуки, скопление фашистской техники в Девицком лесу…

Пассажиры самолета обходили его справа и слева, а он стоял и не мог сделать ни одного шага. Он просто не верил, что снова в Воронеже.

— Дядя, вы… Мальцев?

Перед ним появился круглолицый мальчуган с букетом красных тюльпанов в руках. Мальцев не успел ничего ответить, как дети окружили его. Цветов было так много, что они не поместились в руках, и он стал возвращать их детям. Спросить, зачем все это, для чего, почему, или сказать какие-нибудь другие слова ему мешало волнение. А тут подошла новая группа встречающих.

— Скляров, председатель колхоза «Семилукский».

— Уварова, учительница школы.

— Александр Щеголев…

Из всех этих и других фамилий знакомыми были только две: Щеголева и майора госбезопасности Мартыненко. Мальцев обнял Щеголева.

Бывают минуты, когда мужчина не стесняется слез.

Мальцев задержал руку Мартыненко.

— Спасибо, товарищ майор! Я опять на воронежской земле!

Они ехали улицами города, на которых в 1942 году шли упорные бои с немецко-фашистскими войсками. Мальцев в те дни видел Воронеж в руинах и пожарах.

Новый Воронеж, с широкими зелеными улицами, был прекрасен! Мальцев хорошо знал, как трудно вырастить на месте погибшего дерева новое. Каких же усилий стоил его соотечественникам такой город!

Недалеко от городских окраин начинались поля колхоза «Семилукский». Проехали село Подклетное, и совсем рядом блеснули воды Дона. Высокий правый берег круто нависал над рекой.

Мальцев хорошо помнил и эту высоту, и эту крутизну.

Встречавшие понимали, что творилось в душе бывшего летчика, и молчали, оставив разговоры до вечера.

А Мальцев смотрел на широкую гладь Дона. За изгибом реки он попросил шофера остановиться, вышел из машины.

— Вот здесь упал мой самолет.

Он сделал два шага вперед. Поднял правую руку.

— Тут две женщины вытащили меня из горящей кабины и проводили в дом.

Обернулся, зашагал к дому.

— Здесь стоял не этот дом. Тот был поменьше… А вот этим оврагом я полз вверх.

Мальцев сделал было несколько шагов к оврагу, остановился, спросил:

— Это она?

За железной изгородью стоял обелиск, готовый к открытию. Мальцев вернулся к машине, взял тюльпаны и, приоткрыв покрывало, опустился на колени, рядом с обелиском. Сверху, с маленькой карточки на него смотрела женщина, лицо которой он хорошо помнил.

Вот так же успокаивающе и чуть-чуть грустно смотрела она на него и тогда.

Под фотографией на обелиске слова:

Двадцать лет Михаил Мальцев не знал ни имени, ни судьбы этой замечательной женщины, а только помнил ее взгляд. И ее голос — спокойный, подбадривающий. Он удивительно был похож на голос его матери. А может, так показалось ему…

— Иди до хаты. Переоденься. Там найдешь костюм, фуражку…

Так сказала она ему тогда.

Михаил Тихонович Мальцев не знал о трагедии, которая произошла в Семилуках, не знал до встречи с майором Мартыненко.

От памятника Мальцев повел своих спутников по оврагу, который глубоко врезался в крутой берег Дона. Желтели первые цветы мать-и-мачехи. Стояла весна. Подниматься по скользкой глине было тяжело. Люди шли, отдыхали и опять шли. А как досталось ему тогда! У него была вывихнута левая нога, ранены грудь, голова… Дошли до колодца. Михаил Тихонович заглянул в него и вспомнил, как ему хотелось тогда пить. Но он спешил уйти подальше от врага.

За оврагом лежало зеленое поле. Мальцев посмотрел на него, на чистое майское небо. Как хорошо, что весна, что мир и покой вокруг! Но где же хата, в которой он нашел на несколько часов приют?

От села подошла незнакомая женщина. Поздоровалась.

— Варвара Петровна Зверева, — представил ее Скляров. — Наша колхозница.

— Вы ту хату ищете? — спросила она Мальцева. И, не дожидаясь ответа, добавила: — Тут моя хата стояла. Вот тут. В ней вы и прятались. Сундук, в котором вас нашли, тоже был мой…

Сундук стоял между печкой и глухой стеной. Мальцев выбрал его для ночлега и обороны… Значит, здесь рос бурьян. Там шла дорога. Левее — мост. Железнодорожный мост через Дон, в окрестностях которого стояло так много фашистских зениток. А вон и то место на реке, где он ночью хотел и не смог перебраться к нашим.

В хату, где он прятался, зашел мальчишка. Приподнял крышку сундука, увидел разбитое лицо летчика, испугался и убежал. Мальцев тоже был испуган. Подошел к окну. На поле группа женщин копала картошку. Немцев он не заметил. Оглядываясь и прислушиваясь, вышел во двор, осмотрел поле и направился к тем двоим, что были ближе. Женщина и девушка-подросток. Спросил:

— Где немцы?

— Везде, — ответила девушка и в свою очередь спросила: — Есть хочешь?

Подала ему кусок хлеба и помидор. Мальцев сказал:

— Очень прошу, не говорите обо мне фашистам. Ночью попытаюсь пробраться к нашим…

Вернулся в хату, прислушивался, смотрел в окно. Вскоре усталость и слабость свалили его с ног. Это был его последний сон на свободе.