Рудольф Кальчик - Рукопожатия границ

Впрочем, последняя гипотеза была столь же мрачной, а к тому же еще маловероятной, поскольку пограничники обшарили все склоны и нигде не нашли Митренги.

Я чувствовал, что, хотя мы и выдвигаем всевозможные варианты, все мы думаем об одном, самом простом, самом вероятном и самом страшном, о чем не хватало смелости говорить вслух. Тем временем Космач, не любивший строить гипотезы, распорядился выслать спасательный отряд.

Темп мы взяли хороший и спустя четыре часа подошли к перевалу, начали тщательно прочесывать склоны и окрестные ущелья.

Однако мы нигде не наткнулись на след Митренги.

Капрал подвел нас к месту, где его патруль нашел трубку.

Космач грустно покачал головой.

— Вот здесь все и произошло. — Он показал на остатки снежного выступа, торчащего над нашими головами, будто зловещий навес. — Когда он взобрался на выступ, снег рухнул под ним. Трубка застряла в этом месте, а сам он, падая, вызвал лавину, и она завалила его.

Космач посмотрел на огромные бесформенные сугробы, лежащие под нами, тяжелым шагом спустился вниз и медленно снял с головы шапку. Пограничники последовали его примеру.

Только я не снял шапки. Я помню, что мною овладела злость на Космача и его людей за этот жест. Значит, они уже не верят, что Митренга жив. Не владея собой, я крикнул:

— Слишком рано вы служите панихиду! Вначале хотя бы поищите его, черт возьми!

Космач молча взглянул на меня:

— Капитан, нечего искать… все и так ясно.

Я стиснул зубы, спустился вниз, схватил лопату и с отчаянной злостью начал разгребать снег.

— Если вы ищете тело, его надо искать вон там, — пробормотал Космач и показал рукой на котловину. — Его увлекла с собой лавина. Но, откровенно говоря, капитан, это… — И он безнадежно махнул рукой.

Однако он все же взял своих людей и начал раскапывать снег в нескольких десятках метров ниже.

После двух часов безнадежных поисков я первым прекратил работу. Одеревеневшие руки не слушались. Я понял наконец то, что Космач знал раньше. Шансы найти тело в этих условиях равнялись нулю. Снежные сугробы тянулись почти на километр, а толщина их достигала минимум десяти метров.

Мы молча двинулись обратно. Я врач. Вы понимаете, смерть людей для меня — привычное дело. У меня не было никаких поводов чтить память этого человека. Он был для меня чужим и даже неприятным. И все же я никак не мог освободиться от мысли о нем.

Облака медленно поднимались, постепенно обнажая склоны окрестных гор, гордые утесы, снежные вершины, о существовании которых я до сих пор только догадывался. Но я не замечал их, не чувствовал их красоты. Только тогда я понял, что меня что-то связывало с этим человеком. Я привык к нему, как человек привыкает к ржаному хлебу, и мне было тяжело подумать, что я его больше никогда не увижу…

И вот тогда-то случилось невероятное.

Я медленно передвигался на лыжах, погруженный в раздумья, как вдруг до меня долетели возбужденные голоса солдат. Я поднял голову. Пограничники остановились и, сбившись в кучу, показывали палками на темную точку внизу.

Я быстро подъехал к ним. Космач стоял остолбеневший с биноклем в руке. Я никогда не видел такого остолбенения в глазах человека. Я вырвал у него бинокль и приложил к глазам.

Вдали на белом снегу я увидел какую-то бесформенную глыбу. Медведь не медведь. Вдруг рука моя задрожала. Я весь покрылся потом.

— Не может быть, — выдавил я из себя.

В бинокле виднелась сгорбленная фигура Митренги. Я протер глаза, на которых от напряжения выступили слезы, и повернулся к Космачу. Но его не было. Вместе с другими пограничниками он быстро мчался вниз. Взволнованный, я последовал за ними.

Фигура человека росла на глазах. Да, уже не могло быть сомнения: это — Митренга! Пограничники что-то кричали ему, но он не реагировал. Казалось, он ничего не слышит и не видит. Он шел по-прежнему сгорбленный, согнувшийся от тяжести. Что же такое он нес на себе? Я вытаращил глаза. Черт возьми! Да он тащит на спине человека. Сделав шаг, он останавливался, отдыхал и снова шел. А длинные ноги человека волочились беспомощно по снегу.

Мы подъехали к Митренге, преградили ему дорогу. Он посмотрел на нас бессмысленным взглядом, хотел сделать еще шаг и вдруг повалился на снег, как бревно.

Это было настолько неожиданно, настолько выходило за рамки наших самых смелых предположений, что я некоторое время стоял как вкопанный. Митренга был жив. Мало того, он поймал Белого лыжника.

Мои нервы были, вероятно, не в порядке, ибо я разразился смехом. Да-да. Я начал смеяться как сумасшедший.

Я пришел в себя только тогда, когда Космач взял меня под мышки и начал трясти.

Я присел на корточки и дрожащими руками попытался исполнить свой долг врача. Мне действительно трудно было разобраться, что произошло между ними. Разорванная, в нескольких местах прожженная одежда, ушибы и ссадины. Не было ни времени, ни условий, чтобы внимательно осмотреть обоих. Я оказал им первую помощь, сделал укол глюкозы и кофеина, распорядился растереть снегом и погрузить на «сани» из лыж.

Космача, разумеется, больше интересовал Белый лыжник, чем Митренга.

По выражению его лица я понял, что он несколько огорчен, что Белого лыжника поймали не его люди.

Едва лишь Митренга открыл глаза, Космач сразу же попытался кое-что выяснить у него, но я решительно воспротивился.

— Пока вам придется довольствоваться тем, что Белый лыжник находится в ваших руках.

Хмуро взглянув на меня, Космач приступил к обыску Белого лыжника. Однако ничего не нашел. Митренга, который наблюдал за этой сценой, кивнул мне.

— Все здесь, — выдавил он из себя.

Ослабевшей рукой он медленно вытащил из-за пазухи документы, какие-то бумаги, свернутые в виде трубочек, и два пистолета. Как выяснилось позднее, эти бумаги Митренга вынул из металлических лыжных палок Белого лыжника. Это были фотокопии патента «А. Т. 663».

На погранзаставе я подверг обоих больных тщательному врачебному осмотру. Белый лыжник был крепко сложенным мужчиной в возрасте около тридцати лет.

Я обнаружил у него серьезную травму коленного сустава и странные ожоги второй и третьей степени в области запястьев обеих рук. Этот человек находился в состоянии полного психического расстройства.

У Митренга была поверхностная рана в верхней части грудной клетки. Оба были до предела истощены, на их телах виднелись следы множества мелких ушибов и ссадин. Верхний слой кожи на руках и лицах был во многих местах содран.

Все говорило о драматической погоне и схватке, которая произошла между Митренгой и Белым лыжником. Поэтому мы с нетерпением ожидали выяснения обстоятельств, при которых был пойман нарушитель.