Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

— Какой латыш? Наговорили это на меня! Никого я не знаю, — неподдельно всплескивая руками, говорила Мария. — Я ведь только что вышла из больницы после тяжелого тифа. Глядите, даже волос нет на голове… Кто на меня польстится?

Это звучало так искренне, так простодушно! Да, что и говорить: совсем неказистый вид был сейчас у измученной Марии. Это видели и полицейские.

— Не знаю. Не видела. Не знакома! — отвечала Мария на всех допросах на отборную ругань одно и то же. Она была готова идти на любые испытания и пытки, лишь бы оградить своих товарищей! Когда полицейские во время допроса называли имя Яна, у Марий сжималось сердце: жив ли он, успели ли камовцы перевести его на более надежную конспиративную квартиру? Ян ежеминутно был с ней.

Но самое большое испытание для Марии было видеть на очной ставке всего избитого, окровавленного Филиппа. Его твердый, не допускающий жалости взгляд потряс женщину! А когда на следующий день она узнала, что Новикова повесили, чуть не потеряла голову. Ей хотелось, как и Асе, кричать, кричать от боли, чтобы вся тюрьма встала, поднялась! Но нельзя было подвергать опасности тех, кто был на воле…

Ни невзрачный вид Марии, ни ее простодушие, ни то, что она с горя слегла и перестала принимать пищу, — ничто не помогло. После недельных тяжелых допросов ее перевели из подвала полицейского участка в Баиловскую тюрьму, как было отмечено: «За вредную и опасную для общественного спокойствия и государственного порядка деятельность».

Камовцам теперь оставалось найти Разина и препроводить его на новую конспиративную квартиру: след его пропал еще в тот день, когда на Николаевской улице он сел в ожидавший его фаэтон и уехал. Только на третий день Асе через сторожа анатомического покоя больницы удалось найти Разина.

— Ох, наконец-то! Напугал же ты нас! — обняв его, сказала Ася.

— По адресу я пошел напрасно: там уже сидела полиция. Дом был оцеплен, около него толпился народ. Пришлось сейчас же незаметненько повернуть назад и глухими переулками забраться в степь, — рассказывал Асе Роман, пока она везла его в Черный город, к рабочему Владимиру Парушину, тоже коммунисту-подпольщику. — Моросил дождь, но я все же продержался там весь день и всю ночь. Куда же было деваться? Но голод и усталость заставили податься обратно, на ту же конспиративку, к Петрову, в больницу. Тут меня и схватила полиция…

— Как же ты выкрутился? — спросила Ася.

— Я сказал, что шел в зубное отделение. Мой барский вид, манера разговаривать, запах духов, золотой портсигар, из которого я любезно предложил полицейскому закурить, подействовали. Но он вдруг опомнился: «Пристав разберется и отпустит вас», — сказал добродушно, но парабеллум из рук не выпустил. Если бы этот болван тут же меня обыскал, обнаружил бы браунинг, три обоймы к нему и запасную бомбу…

Дальше Разин рассказал, как в участке бесконечные звонки по телефону сообщали дежурному о событиях дня. Потом тот записывал телефонограмму. Уткнувшись носом в бумагу, он одной рукой писал, другой держал трубку. Разин сидел чуть поодаль от него, и вдруг сообразил, что можно попытаться уйти! Тихо, благо был в калошах, задом он отошел к открытой двери, прошел мимо часового и оказался на улице.

Едва успел пройти три дома, как из подъезда управления выскочили с револьверами несколько полицейских:

— Держите! Держите его! Стой! Стой! Стрелять будем!

Испугавшись, что прохожие могут броситься на помощь полиции, Роман остановился и, выпустив несколько пуль по полицейским, загнал их в подъезд.

Кругом стало тихо и пусто. Напуганные перестрелкой, прохожие разбежались. Уже когда Роман был за углом, на другой улице, кто-то дал два выстрела. Пришлось долго петлять, даже перемахивать через заборы, чтобы уйти от преследования. Видя, что Роман вооружен, погоню за ним вели осторожно, с оглядкой: боялись, что он ухлопает кого-нибудь. Роман снова вышел в степь и, наконец, оторвался от полицейских. Но что же дальше делать? С конспиративной квартирой провал… Связь потеряна…

— Но не к лицу было мне, молодому барину, валяться в степи. Да и есть очень хотелось, — продолжал Роман. — Поздно вечером я снова пошел к больнице, только с противоположной стороны. Перелез через забор в сад, сквозь малинник добрался до ворот и залег: стал караулить сторожа Андрея. Я же знал, что он подпольщик, поэтому, когда он появился, попросил спрятать меня. Он нашел место: на глубине шести-семи метров, в морге, есть цементированное отделение. Такое там зловоние, что санитары оставляют трупы на носилках возле дверей, а сторож потом один перетаскивает их…

Слушая Романа, Ася не сказала, промолчала в тот момент, что его пребывание в течение суток в этой яме не прошло без следа. От него так пахло, что пришлось попросить на время у Парушина запасную одежду.

О смерти Филиппа никто не говорил Роману, и когда тот узнал об этом от Аси, схватился за голову:

— Нет, Сатана, нет… Не может быть!

Разин метался из угла в угол, ругался на чем свет стоит и клялся жизнью матери, что убийцы от него не уйдут…

Смерть Филиппа тяжело переживали все товарищи.

Ной Жордания Рамишвили — один из главарей меньшевистского правительства Грузии — знал Камо по совместной работе в социал-демократической партии еще до разрыва с большевиками. Он знал, что где Камо, там и его бойцы поблизости, и не сегодня, так завтра жди от них больших неприятностей. Камо боялись, и потому, когда он написал угрожающее письмо в министерство внутренних дел Рамишвили и потребовал освободить сидевших в тюрьме девушек, подданных России, и бакинку, их вскоре выпустили вместе с ним. Только с условием немедленного выезда в тот же час за пределы Грузии, это было очень кстати!

Час в час, минута в минуту, Камо, Аня Новикова, Аня Литвейко и Арусяк Габриелян вышли из тюрьмы и сразу же были посажены меньшевиками на бакинский поезд. Сошли бывшие узники, не доезжая города, на станции Баладжары. Переждали некоторое время у местных подпольщиков и окольными путями, где пешком, где на подводах, приехали в Баку.

Встреча членов отряда произошла на конспиративной квартире доктора Тер-Микаеляна. Радостно было вновь увидеть своих! Горестно вспоминать погибших товарищей…

— Сандро — мой друг, мой товарищ! — с горечью сказал Камо. — Амалия — лучезарная, неповторимая! Филипп — наш Ванюша! Все трое погибли на посту, погибли геройской смертью. Наш долг, товарищи, утроить усилия наши ради победы! Пусть кровь погибших ведет нас в бой! Близится час расплаты!

Красная Армия добивала деникинцев. Главари и остатки белой армии в невероятной панике откатывались на юг и удирали за границу на иностранных кораблях. Наступление Красной Армии заставило английских интервентов отвести от бакинских берегов свои военные корабли и убраться восвояси. Многие англичане в спешке отчего-то «позабыли» захватить с собой бакинских «жен», и те проклинали себя за легкомыслие.