Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Поболтал я с певичкою и ее мануфактурщиком и хотел ехать домой, как вдруг вздумалось нашей даме испытать свое счастье и бросить несколько сотен на карту. А игра, надо вам сказать, в клубе шла зверская, на любые деньги, начиная от деникинских «колокольчиков» и вплоть до испанских пезет. Доллары, фунты, франки, лиры — все летело, кружилось на столах этого притона. А по углам за столиками с, крюшоном сидели разные «светлые личности», которые тут же меняли любую валюту на любые деньги. Груды серебра, пачки банкнотов, кипы ассигнаций, столбики золота, военные облигации разных стран мелькали на столиках и в руках этих странных людей, превративших важный Дворянский клуб в меняльную лавку Стамбула. Нередко здесь же происходил и торг: проиграется какой-либо ферт до нитки, денег уже нет, а играть охота, снимает с руки браслет или часы, а «светлые личности» начинают на свет, на зубы пробовать качество продаваемых вещей. Портсигары, кольца, цепочки, серьги, ценные набалдашники, ордена, именные кубки — все шло на этом удивительном рынке, все имело свою цену. И делалось это совершенно открыто. Без лишних слов и аффектации. Страшно организованно. Обдерут как липку неудачливого игрока, купят вещь за одну десятую стоимости и снова молчат, словно пауки в своих углах. Всю городскую полицию на откупе держали, контрразведку шампанским поили — и все-таки процентов восемьсот на рубль имели.

Бросила наша певичка тысячу рублей на карту — проиграла, снова поставил на нее мануфактурщик — опять уплыла его тысяча. Хотел и я от скуки вмазаться в игру, вдруг, слышим, из соседней комнаты шум и почтительные «ахи». Взглянул я туда, а там звон золота, шелест валюты и такие азартные лики светятся, что я, как эскадронный конь при звуках трубы, вдруг забыл и о своих соседях и утреннюю встречу с незнакомкой.

Я снова стал собою. Король шулеров Евгений Базилевский вытеснил из меня румынского барона Думитреску. Я вошел в залу, раздвигая зачарованных звоном золота, неподвижных людей.

Главный стол был золотой, или, как его называли, «стол Антанты». Это значило, что здесь играли только на валюту победивших стран, высоко державших курс своих ценных бумаг.

Доллар, лира, фунт и франк царили в нем. Сюда не допускались австрийские кроны или обесцененные бумаги побежденной Германии. Стол окружала толпа. Здесь были купцы, офицеры, интенданты, английские матросы, итальянские стрелки, дорогие проститутки, греческие эвзоны, контрразведчики. Они вились вокруг крупье, умильно, жадно, влюбленно, похотливо и страстно глядя на шуршащие кипы долларов, на золотые ручейки, переливавшиеся по столу. Здесь играли избранные, воротилы спекулятивного мира, законодатели курсов, — всего восемь — десять человек. Остальные жадными взорами смотрели на них и пересохшими губами повторяли выкрики крупье. Чужие деньги и чужой банк волновали их. Кое-кто из толпы держал мазу на карты основных игроков. На зелени сукна горели кружки золотых монет.

Несколько минут я молча глядел на играющих, оценивая игроков, изучая их манеры, характер крупье, внимание толпы и возможности игры. На столе шевелились разноцветные деньги.

— В банке полторы тысячи долларов! — крикнул крупье.

Как раз этой суммы не хватало мне для того, чтобы успокоиться после вчерашней неудачи. Но вступать в игру было еще рано. Нужны были выдержка и расчет, и только сделав ряд «психологических» номеров, разъярив игроков близостью к выигрышу, дав понюхать толпе аромат игры, заразив ее азартом, загипнотизировав, подавив ее волю, напугав удачей или спокойным проигрышем крупной суммы, решил я развернуть свой гений и обобрать как липку партнеров.

Я знал, что все эти деньги будут моими, потому что на меня нашло вдохновение игрока, благодетельный, непередаваемый творческий подъем. По манере держать карты, по бледным лицам игроков, по нервно вздрагивающим губам и деланно спокойной маске я легко читал карты моих партнеров. Я был артистом, художником, мастером своего дела, и в этой огромной толпе, в горящих глазах игроков, в блеске золота, в бесстрастном голосе крупье, в шелесте валют, в судорожных движениях зрителей, в бледных лицах проигравшихся неудачников видел начало и конец моих вдохновенных замыслов. Еще не взяв в руки карт, я уже дирижировал этими людьми, направляя их мысли по своему желанному руслу.

Небрежно, почти не глядя, я кинул пачку долларов крупье, он пригреб серебряной лопаточкой к себе и, быстро просчитав, сказал:

— В банке две тысячи пятьсот долларов!

Глаза — узкие, сощуренные, горящие, влажные, испуганные, красивые, молодые, старые — смотрели на меня отовсюду. Я видел, что королю шулеров уже пора надеть на себя корону и покорить эту глупую, послушную толпу.

Руки толстяка, прикупившего карту, дрожали. Его жирные пальцы с большим перстнем на мизинце прыгали, хотя лицо было почти спокойно. У моряка подергивалась губа. Он покраснел, поминутно отирая платком пот, и, быстро оглядев кучку золота и фунты, лежавшие перед ним, хрипло, срывающимся голосом сказал: «Восемьсот долларов!» Это были его последние деньги.

Крупье вежливо опустил голову и посмотрел вокруг. Это был вызов. Кто-то вздохнул и тихо сказал: «Сто…» Крупье взял у него пачку мелких купюр.

— В банке две тысячи пятьсот долларов. Банк покрыт пока на девятьсот. Кто желает добавить?

— Даю тысячу, — коротко сказал инженер, бросая на стол пачку зеленых бумажек.

По толпе прошло движение. Словно ветер пробежал по ней. Меня уже не видел никто, все глаза были устремлены на бледное выхоленное лицо инженера.

— В банке тысяча девятьсот долларов. Остается всего шестьсот. Кто желает покрыть недостающую сумму? — снова спросил крупье.

— Вот деньги! — произнес человек, стоявший рядом со мною. Он отвернулся в сторону. Его лица я не мог видеть, но голос, слегка глуховатый, надтреснутый и, несомненно, измененный, показался мне знакомым.

Я чуть передвинулся с места, чтобы как будто мельком заглянуть в лицо этого человека, но он упорно не поворачивался ко мне. Странно.

Где я слышал этот голос?

— Банк покрыт полностью! — солидно сказал крупье и стал метать карты.

Я поднял карты и заглянул в них. У меня было восемь. Я посмотрел на партнера, поднимавшего карты медленно, словно это были не карты, а пудовые гири. Моряк побагровел. Вены на его шее вздулись, он сильно закусил губу и, опуская лодочкой карты, выкрикнул:

— Своя!

Я молча открыл восьмерку. Толпа ахнула. Инженер, теряя спокойствие, визгливо крикнул моряку, все еще державшему, словно в оцепенении, свои карты закрытыми:

— Да открывайте же!! Сколько у вас? — И почти вырвал карты, роняя их на стол.

Там было семь очков.

Крупье сгреб кипу долларов и золотых монет и любезным, бесстрастным голосом сказал: