Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Потом я пошел по Стамбулу. Пестрый, смесь Востока с Западом, своеобразный, неповторимый город. Раньше, когда я на день-другой задерживался в нем, он казался мне скучным, шумным и неинтересным. Сейчас было иное. Стройные, огромные стальные красавцы дредноуты стояли на рейде, легкие суда союзников бороздили воды пролива, сотни моряков Антанты в самых разнообразных форменках и шапочках толклись на берегу. Греки, французы, итальянцы, англичане, американцы… Да кого только тут не было! И всюду растерянные, опустившиеся русские. На площадях и улицах Галаты и Пера звучала разноязычная речь, но русская слышалась всюду, везде.

— Барон, ваше сиятельство, Евгений Александрович, живы? Слава тебе, господи, вырвались из этого крымского ада… а я так печалился о вас… Не дай, думаю, боже, застрял, не попал на корабль, — услышал я воркующий голос Литовцева.

Бывший сыщик стоял возле меня. На левой его руке было переброшено несколько пар дамских чулок, два-три бюстгалтера, открытая коробочка, в которой блестели царские и деникинские ордена. Лицо сыщика выражало благостную радость.

— Уцелели… Спас Христос…

— Уцелел, — перебил я.

— А вот ротмистр-то, ваш враг, погиб. Его ночью кто-то прибил до смерти… с пулевой раной нашли…

— Не ты ли? — спросил я.

— Что вы, господь спаси и помилуй! Я такими делами не занимался. Это контрразведка, — он оглянулся, — душегубы проклятые, а я человек мирный.

— Чем же промышляешь, мирный человек? Торгуешь барахлом или по карманам лазишь?

— Шутник вы, Евгений Александрович! Разве ж порядочный человек будет таким гадким ремеслом заниматься? Торгую по мелочишкам, кормиться-то надо.

— А зачем надо?

Сыщик усмехнулся.

— Мышь, муха, собака, извините, и те промышляют себе пропитание, а как же человек…

— То человек, а то мерзавец, легавый. Предатель и шпион, как ты, Литовцев.

— Не понимаю, — делая изумленное лицо, развел руками сыщик, — будучи благородным человеком, скажу прямо — не понимаю… Я же ваш верный друг и союзник. Вы ж помните наш союз…

— Сволочь ты, Литовцев. Я же все знаю — и как ты с Татищевым, ротмистром и остальными бандитами ворвался ко мне ночью…

— Не врывался… Видать, вам неправильно сказали… И ничего не знаю об этом, — еще более изумляясь, просипел Литовцев.

— Не ври, легавый. Я ведь в садике напротив дома сидел, все из кустов видел…

— Должно, обознались! — твердо сказал Литовцев.

— И на другой день, когда ты к хозяйке моей ломился, я дома был…

— Ну-у! Ловкий же вы человек, Евгений Александрович! Недаром Татищев приказал найти вас живым или мертвым, — восхищенно сказал сыщик.

— Да уж, не олух, вроде твоих контрразведчиков. А где теперь Татищев?

— Черт его знает, — без всякого почтения к бывшему своему начальству ответил сыщик. — Он теперь тоже беженец, как и все. Разве только доллары имеет. Вы на меня, барон, не серчайте! Я человек маленький, подневольный. Там, в Крыму, они все были мне начальством. Ну, я и подчинялся… А здесь на них — тьфу! — Он сплюнул на землю, растер ногой и ласково сказал: — За вами должок имеется… Помните, Евгений Александрович?

— А как же! И заплачу сполна» чистой монетой, — выразительно пообещал я.

— Пока хоть половину дайте, остальные потом.

— Зачем потом? Сейчас и сполна! — сказал я и отвесил ему такую оплеуху, что он покачнулся. Чтобы поддержать его равновесие, я закатил ему другую, и он, как куль, брякнулся навзничь.

Я молча вытирал платком ладонь, когда к нам подошел важный турецкий полицейский.

— Что такое? Драка? В полицию, — по-турецки заговорил он.

Литовцев поднялся на ноги и, подбирая с земли раскиданные чулки, завопил:

— Убийство!.. Это жулик! Он украл мои деньги. Берите его в участок.

Турок-полицейский озадаченно смотрел то на него, то на меня.

— Вот что, солдат. Этот человек — русский. Он негодяй, вор и обманщик. Он пытался надуть меня, подсовывая фальшивые русские кресты и медали. Отведи его в полицию или дай ему хорошую взбучку. Я иностранец и прошу сделать это немедленно. А. это за труды, — и я сунул полицейскому десятилировую бумажку.

— Будет исполнено, эффенди. Только зачем в полицию, я сам разделаюсь с ним, — пряча деньги в карман, спокойно пообещал полицейский и изо всей силы хлопнул ожидавшего правосудия Литовцева по шее.

— Карау-ул! Убивают! — заорал бывший сыщик и, не дожидаясь второго удара, пустился бежать.

— Ваше поручение исполнено, эффенди, — вежливо доложил полицейский, прикладывая ладонь ко лбу.

— Спасибо, ага! Вот вам еще пять лир за труды, — сказал я, и мы разошлись, довольные друг другом.

Я пошел к пышным дворцам турецких султанов, величественно возвышавшимся над водами Золотого Рога. Эти цветные, залитые солнцем полусказочные дворцы невольно переносят вас в мир Шехерезады и старых турецко-византийских сказаний. Белые широкие ступени мрамора сходят прямо к воде. Горят, переливаются в солнечных бликах окна и купола.

И здесь, у пышных дворцов бывшей Оттоманской империи, стаями бродят итальянские берсальеры — солдаты с петушиными перьями на шляпах, сенегальцы с черными, как голенище, лицами, морская пехота англичан, шотландские солдаты в клетчатых юбочках и веселые, шумные французские пуалю — словом, все те, кто оккупировал Константинополь.

Шестой час, идти домой еще рано. Анна Александровна предупредила, что придет поздно. Бродя по городу, я продолжал думать о предстоящей операции. Затягивать ее было нельзя. Ведь в Стамбуле сейчас находились представители всех контрразведок Европы.

Я зашел в синема «Спленднд», посмотрел американскую картину «Нетерпимость» и в одиннадцатом часу ночи направился в отель, зайдя по пути в цветочный магазин.

Анна Александровна была дома.

— Я не знал, что вы дома, иначе пришел бы раньше…

— Спасибо за цветы. Прелестные орхидеи! — Она поставила их в вазу.

— Вы хотите есть? — спросил я. Налив из термоса кофе, Анна пила его и заедала кусочком сыра.

— Я не обедала, — ответила она, — но это неважно. Ну? — Она выжидательно посмотрела на меня.

— Был, видел сейф, получил пропуск, правда, временный, в апартаменты Артифексова. — И я рассказал ей обо всем.

Анна молча выслушала меня.

— А ведь вы могли бы стать другим, Женя… — она вздохнула.

— Анна! — Я поднялся с места. За все эти дни я впервые назвал ее так.

Она быстро и нерешительно взглянула на меня и отошла в глубь комнаты.

— Я все понимаю. И кто вы, и зачем мы здесь вместе, и даже то, для чего… для кого я должен открыть сейф…

Она стояла у окна, внимательно глядя на меня.

— Я жил плохо, но, если надо умереть хорошо, я сделаю для вас и это.

— Зачем умирать? — тихо произнесла она. — Надо жить, но другим и по-другому.