Барбара Нейгауз - Радиосигналы с Варты

— Я с этим согласен, но тем не менее НСЗ и руководство АК ненавидят коммунистов. При существующем положении на фронте это делает их нашими потенциальными союзниками. Есть предположение, что процентов шестьдесят Армии Крайовой выступает за формирование польского легиона.

— Я в это не верю, — резко возразил Мюллер. — Не поймите меня неверно, я вовсе не отрицаю этого, ни в коей мере. Но люди из Армии Крайовой хотят получить обратно свою старую Польшу. Так что совершенно исключено, чтобы через пять лет после поражения тридцать девятого года они стали помогать нам выиграть войну.

— Смотря что понимать под понятием «довоенная Польша», — возразил Фукс. — По нашим данным, среди владельцев поместий и бывших высших чиновников много таких, которые с умилением вспоминают об эре Пилсудского, твердой рукой наводившего порядок, преследовавшего красных и подавлявшего всякую попытку либерализации режима. В некотором смысле Пилсудский довольно близок к фюреру. Ныне многие из его последователей пользуются значительным влиянием в руководстве АК. Мне кажется, они пойдут за нами, если пообещать им в будущем возвращение кое-каких из их привычных привилегий.

Возражения Мюллера основывались на его твердых убеждениях. «Нельзя сбрасывать со счетов настроения солдат и нижних чинов, — думал он. — Командованию АК придется с этим считаться. Рядовые Армии Крайовой видели главного врага в германском рейхе, а не в большевизме».

— Нет, нет, — сказал он, — они надеются, что их лондонское правительство с Миколайчиком во главе как-нибудь договорится со Сталиным. Как вы думаете, с какой целью была спровоцирована вся эта история с Варшавой? Для Миколайчика это восстание было только средством лишний раз доказать, кто он такой и кто стоит за его спиной. Он хотел, чтобы русские предоставили ему свободу действий. Лондонские лидеры и их здешние приспешники рассматривают себя как будущее правительство Польши. Они хотят получить определенные гарантии, но не от нас, а от Сталина.

Фукс взял со стола чайную ложку и принялся задумчиво крутить ее в руках. Самодовольная улыбка играла на его губах.

— До сих пор положение действительно было таким, как вы говорите, господин генерал, — наконец произнес он. — На этом как раз и основывается мой план. Когда пять тайных московских агентов перейдут границу рейха — при условии, что мы их до того времени не схватим, — им волей-неволей придется вступить в контакт с АК. Так вот мой вопрос: что вы скажете, если мы доведем до сведения офицеров, известных приверженцев лондонского правительства, что немецкие большевики занимаются на их территории разведкой и политической пропагандой? Только надо проделать это тонко, так, чтобы они сами нам этих красных поднесли на блюдечке. Как вы думаете, укрепит ли это тылы командования Армии Крайовой, сэкономит ли нам силы?

Мюллер медлил с ответом. «Черт возьми, прямо скажем, ловко, — подумал он. — Теперь ясно, что этого Фукса называют «серым преосвященством» не только за то, что он обрекает на кровавые пытки всех подозрительных лиц, а сам при этом не присутствует. Этот гестаповец в самом деле неглуп, я, пожалуй, прежде недооценивал его». Одновременно Мюллер не переставал спрашивать себя: отчего гауптштурмфюрер рассказал все это именно ему? Неужели он так хотел знать его, Мюллера, мнение?

— Об этом стоит подумать, — осторожно сказал он. — Я не слишком разбираюсь в таких вещах. Это скорее ваша работа. Но ваша логика мне нравится.

Фукс кивнул, словно ожидал именно такого ответа.

— Это все, что я хотел вам сказать. Разрешите откланяться? — Он поднялся, генерал тоже встал. Прощаясь, Фукс заметил: — Я очень рад, господин генерал, что мы с вами пришли к совместному соглашению. Дело это весьма важное, что подтверждает и специальная директива главного управления имперской безопасности. Мне приказано ежедневно докладывать туда о положении дел.

Андре не верилось, что когда-нибудь он снова увидит снаряжение своей группы, закопанное в землю. От того места, где оно было спрятано, их отделяло несколько дней пути, к тому же их и по сей день преследовали гитлеровцы в этом районе. Поэтому Андре больше не возвращался к этой теме. Было бессмысленно обсуждать то, что безвозвратно кануло в прошлое.

Но замполит Куприянов совершил почти чудо. С несколькими товарищами из отряда Невойта он проскользнул мимо занятых противником деревень и доставил боеприпасы, материалы, гражданскую одежду и часть неприкосновенного запаса.

Когда он вернулся в лагерь, все были ошарашены. Скромный Куприянов не хотел даже слышать о какой-то благодарности, его широкое, добродушное лицо радостно сияло.

Радость встречи была омрачена лишь тенью вновь предстоящего расставания. Утром Невойт сказал:

— Если сегодня придет проводник от Ганича, следующей ночью мы перейдем границу.

Было еще несколько человек, с которыми немецким товарищам не хотелось расставаться: лейтенант Федя, разведчик Коля, радистка Шура. За время боев и долгих походов быстрее, чем это происходит в обычной жизни, возникла та глубокая близость, уверенность, что можно положиться друг на друга, из которой постепенно вырастает настоящая дружба.

Для сопровождения немецких товарищей Невойт подбирал людей, исходя из практических соображений. В первую очередь — тех, кто достаточно хорошо владел немецким языком. Поэтому в группу вошли несколько бежавших из плена красноармейцев, а также врач, родом из Челябинска. Капитан наметил порядок следования, скомплектовал из нескольких бойцов группу охранения и назначил, кто будет нести снаряжение. Всех томила неизвестность и ожидание близких перемен. Эрнст считал, что для его друзей настало время сменить одежду. Сам он так и остался в мундире вермахта, в который вырядился в первый же день после прибытия. Он привык к нему и ни за что не хотел переодеваться.

Невойт поддержал предложение Эрнста, посоветовав воспользоваться возможностью, пока еще весь отряд в сборе.

Сразу же нашлось несколько партизан, захотевших обменять свои заношенные мундиры на почти новенькую советскую форму. Макс и Андре переоделись быстро. Вилли с Фрицем были невысокого роста, зато плотные, и им пришлось немного попыхтеть, прежде чем они подыскали подходящую одежду. Когда Фрицу наконец удалось найти френч, лицо его сморщилось.

— Чем эта штука пахнет? — спросил он у своего соседа, который уже натягивал его гимнастерку. — Сдается мне, парень, что у тебя насекомые водились. Так ведь?

Партизан просунул голову в воротник и огорченно кивнул:

— Все может быть. Он мне таким и достался.

— Ничего себе утешил! Зато теперь он моим стал.