Барбара Нейгауз - Радиосигналы с Варты

Сведения эти заинтересовали не только руководство КПГ и НКСГ, но и советское командование, которое решило спасти этих людей, пока они не погибли от голода и холода. Группа «Андреас Хофер» получила еще одно поручение: проверить правдивость поступившего донесения. Если дело обстоит действительно так, то с гитлеровскими дезертирами следует установить связь, выявить причины дезертирства и привлечь их к активной борьбе против фашистов или обеспечить им возможность перейти линию фронта и сдаться в плен.

Андре, Вилли и Эрнст задумались над планом спасения и возможного перевоспитания бывших гитлеровцев. Они хорошо знали, что НКСГ проводил пропагандистскую работу в лагерях для военнопленных и подыскивал соответствующий метод работы среди дезертиров. Дискуссии на эту тему прекратились лишь в конце июля, когда все пять товарищей из группы по одному были вызваны на беседу к председателю КПГ товарищу Вильгельму Пику. Партийное руководство решило лишний раз убедиться в твердости их намерения, но все было решено уже давно и окончательно. Антифашисты с нетерпением ожидали того дня, когда они наконец смогут действовать. Ни у кого и в мыслях не было отказаться от задуманного.

Еще раз были обговорены все подробности подготовки операции. Кроме этого ЦК КПГ интересовался и вопросом обеспечения семей антифашистов. И хотя разговоры велись со всеми на одну и ту же тему, проходили они с каждым по-разному, с учетом особенностей характеров. Андре даже почувствовал себя слегка задетым, когда товарищ Вильгельм Пик спросил его о состоянии здоровья, словно Андре мог испугаться предстоящих трудностей и опасностей. Ведь он в конце концов во время партизанской подготовки доказал, что может действовать в тяжелейших условиях. Во время длительных ночных маршей с полной выкладкой Андре никогда не отставал от молодых и никому из них не уступал в выносливости и ловкости. Но Андре все равно беспокоило, не сочтут ли его старым для столь ответственного задания.

Вилли, который был еще старше Андре, рассеял все его сомнения.

— Это было, как сейчас помню, в сорок первом году, — рассказывал Вилли однажды вечером, когда они все вместе собрались в квартире Фрица. — Меня тогда послали в один из первых лагерей для немецких военнопленных. Вернувшись оттуда, а это было под самое рождество, я доложил о результатах поездки товарищу Ульбрихту. Он еще раз разъяснил мне суть выпущенного два месяца назад воззвания к немецкому народу и вермахту. Вы, конечно, помните, какие там ставились главные политические задачи: немецкий народ должен взять судьбу Германии в свои руки, активными антифашистскими действиями способствовать быстрейшему окончанию войны и путем свержения фашизма добиться справедливого мира. Вальтер Ульбрихт подчеркнул, что в этой борьбе все будет зависеть от рабочего класса Германии. Уже тогда эти вопросы волновали ЦК КПГ.

Вилли встал. Обычно, разговаривая, он любил расхаживать по комнате, но теперь она была так завалена снаряжением группы, что свободного места в ней почти не оставалось. Он только подошел к окну, приподнял занавеску, служившую одновременно шторой светомаскировки, и взглянул на лежащий в глубокой темноте город.

— Потом наступил сорок третий, — продолжал он. — Я был на собрании, где обсуждалось создание Национального комитета «Свободная Германия». Тогда товарищ Вальтер Ульбрихт подчеркнул, что все антифашистские силы Германии необходимо объединить под руководством рабочего класса. А теперь, товарищи, когда мы с вами получили такое ответственное задание, руководство еще раз напоминает нам: только рабочий класс может гарантировать будущее нашего народа. — Он говорил взволнованно. Когда что-то волновало Вилли, он быстро загорался, и это сразу же отражалось на его речи.

Тем временем дверь открылась, вошел Макс. До его слуха дошли только последние слова Вилли.

— Ну что ты нас агитируешь? — спросил он. — Нам и так все давно ясно.

— Тебе, может, и ясно, — запальчиво возразил Вилли, — но я говорю не о тебе. Я говорю так потому, что этот вопрос должен наконец стать ясен каждому. Не только нам, антифашистам, но и самим рабочим. Дело в том, что они только начинают проникаться сознанием собственной силы. А для нас, когда мы окажемся в Германии, это будет очень важно.

— Верно, — согласился Эрнст. — Еще есть шанс окончить эту войну раньше, чем наша страна превратится в поле сражений. Хватит разрушений и опустошений! Каждый день приносит вести о разрастании партизанского движения в Польше, Словакии, Болгарии и Югославии. А что делаем мы? У нас уже погибли тысячи и тысячи коммунистов и антифашистов, а наш народ до сих пор так и не поднялся против фашизма. — В комнате было тепло. Эрнст вытер высокий лоб, пригладил густые волосы и неожиданно добавил: — А ведь это касается каждого из нас.

— Больше всего фашисты боятся организованности рабочих, — сказал Вилли. — Я хочу привести вам один пример. Еще в июле сорок первого я слышал от пленных немецких солдат, что в их полках и батальонах никогда не бывает больших групп рабочих с одного предприятия или из одной местности. Бывают ремесленники, служащие, крестьяне, даже интеллигенты, все в одной куче, но никогда не бывает одних рабочих… Потом я поехал в пятьдесят восьмой лагерь, находящийся в Мордовии. Там содержалось около пяти тысяч пленных, и все они не признавали другого приветствия, кроме «Хайль Гитлер!» или «Хайль унд зиг». Когда трое молодых ребят объявили себя антифашистами и сорвали со своей формы нацистскую кокарду, эсэсовцы ночью избили их до полусмерти. Их пришлось положить в лазарет. Вот как бывает…

— Ты хотел сказать «как было», — перебил его Фриц. Он был занят тем, что собирал радиоприемник, чтобы лишний раз попрактиковаться, да Фриц и вообще не любил сидеть без дела. — За три года многое изменилось. Вспомни лагерь под Изяславлем, где мы были в последний раз. Большинство пленных там стало уже задумываться. Вспомни того молодого социал-демократа, который вдруг прозрел и понял, к какой партии он принадлежал. Вот таким, как он, мы и должны помочь в первую очередь.

Лагеря для военнопленных посещали не только Макс и Андре. В мае и апреле, при подготовке к операции, туда ездили и остальные товарищи.

— Фриц прав, — сказал Андре. — В лагерях мы не только собирали нужную нам информацию, но и завоевывали сердца людей, с которыми после войны нам придется строить новую жизнь у себя на родине. Мне кажется, что у многих молодых солдат чувство классового сознания сильно развито, особенно если они родом из пролетарских семей. Говорите что хотите, но в этом вопросе я оптимист.

— Не ты один, — заметил Эрнст, — но все же будем откровенны. Найдется достаточно и таких, которые очертя голову пойдут за фюрером на смерть, будут бессмысленно убивать людей и при этом считать себя настоящими героями.