Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Но и сама любовь отступила для Адамса на второй план перед жгучим вопросом, завладевшим его сердцем. Он взялся за плуг и был не из таких, чтобы отвернуться от него раньше, нежели проведет борозду до конца. Он решил, что еще успеет съездить в Америку, во всяком случае, чтобы позаботиться о своем имуществе. По дороге он намеревался пробыть несколько месяцев в Англии, атаковать британского Льва в его твердыне, обличить перед ним злодейства Конго, а вслед за тем перебраться через Атлантический океан и представить дело американскому Орлу. Так он и сделал.

Отсутствие его продолжалось семь месяцев, и каждую неделю он писал Максине, но очень мало распространялся об успехе своего похода, и нередко заканчивал фразой: «Я все вам расскажу, когда вернусь».

И вот: «Он вернется сегодня», — шептала Максина, стоя в садике и присматривая за работающим стариком. В воздухе чувствовалось обновление и свежесть весны; на черной земле клумб едва белели последние следы выпавшего за несколько дней до того снега; первые глашатаи весны, подснежники и белые и голубые крокусы, отважно трубили о ней в небольшом саду; было прохладно и ясно, и небо искрилось и синело. У горизонта громоздились массы облаков, сияющие, прекрасные и белоснежные, плотные, как горы, и, как дальние горы, дышащие очарованием и призывом дали.

«Весна пришла», — кричали птицы с зеленеющих деревьев.

В саду доктора Понса, налево, кричал дрозд, откликаясь на восторженную песнь другого дрозда через дорогу; из Парижа доносились детские голоса и звук подков и колес.

Напрямик через сад Максины пролетел воробей с длинной соломинкой в клюве, как маленькая крылатая поэма, заключающая в себе всю поэзию весны.

Максина улыбнулась ему вслед, затем обернулась на звук щелкнувшей щеколды калитки. По дорожке шел высокий человек.

Видеть их было некому, кроме отца Шампарди; а так как он стоял к ним спиной, то ничего и не видел. Старый садовник, сгорбленный и помятый годами, глухой и слепой к происходившей за его спиной сценой любви, был также, сам того не зная, весенней поэмой, только не такой веселой, как поэма воробья.

— А теперь расскажите мне все, — сказала Максина, сидя в отделанной ситцем гостиной перед ярко горевшим камином.

Они успели уже переговорить о своих личных делах. Прошло два часа с его прихода, и солнечный луч, указывавший прямо на них сквозь оконное стекло, передвинулся в сторону и исчез. Снаружи день несколько потускнел, и представлялось, будто весна утратила свою игривость и отстранилась, не желая слышать того, что имел сказать Адамс.

Череп Папити оказался мощным и магическим талисманом в руках Адамса, ибо им он прикасался к людям, и эти люди обнаруживали свою ценность и свою негодность. Он сыграл роль светоча, показавшего общество таким, какое оно есть.

Жизнь и смерть Берселиуса были для Адамса предметным уроком, воочию показали ему, что зло неистребимо; что, чем бы и сколько бы ни мыться, ничем вам не отмыть злого человека, которого вы создали долгими годами злых дел и злых помышлений.

Его паломничество в поисках милосердия и справедливости к несчастному народу подчеркнуло этот факт.

Великое преступление государства Конго вставало неистребимым гигантом, подобное призрачной машине для убийства живых душ.

«Уничтожь-ка это! — говорил ему дьявол, торжествуя. — Не можешь, ибо оно недоступно уничтожению: оно вступило в мир идей. Руке человека не достать его; оно столь же недостижимо, как истинное «я» твоего приятеля Берселиуса. Смети завтра государство Конго с лица земли — это останется. Орудие для разрушения духа во веки веков.

Оно убило десять миллионов человек и убьет еще столько же, но все это ничего. Оно сгубило душу и тело подтапливавших его истопников и строивших его инженеров, но это ничего. Оно затянуло в свои колеса совесть пяти наций и осквернило ее, и это ничего. Оно вечно — и в этом все!

Много натворил я дел на своем веку, но это мой шедевр. Если бы уничтожили все мои творения со мною вместе и осталось бы это одно, его было бы достаточно. В пятидесятом веке оно все еще будет держать человека в своих тисках, да и до скончания времени.

Причина и следствие, мой друг: в этих двух словах заключается вся гениальность этой машины, которой суждено пребывать во веки веков в сем мире последствий, мире, недоступном призыву правды и человечности».

В Англии Адамс натолкнулся на полную вялость и равнодушие общества, заставившее его почти отчаяться в современном человечестве. Подчас ему представлялось, что в древнем мире он нашел бы больше сочувствия, что Демосфен подхватил бы его повесть ужаса и истины; слова, прозвучавшие с трибуны, огнем пробежали бы по Афинам, фаланги сомкнулись бы в боевом порядке, и остроносые корабли понеслись бы в поход, дабы привезти злодеев, дерзнувших истязать и убивать людей, и бросить их в оковах к ногам республики.

В довершение безнадежности, Адамс узнал, что другие уже выступали на этом поприще с неменьшей горячностью, чем он сам, но почти безрезультатно. Люди, столь же жадные на правду и справедливость, как другие на золото, атаковали общество стройными батальонами фактов зарегистрированных гнусностей; происходили митинги, совещания, речи palabres, как говорят на юге, — а убийца продолжал творить свои дела, и Европа не протянула руки, чтобы остановить его.

Но только когда Адамс прибыл к себе на родину, ему пришлось вести войну непосредственно с самой машиной.

Он нашел отклик в одном живом человеке — Марке Твене — и одной большой газете. Эти два голоса взывали к правосудию, но с каким результатом?

Череп Папити осветил ему два сторонних факта, как лампа освещает не те предметы, которые ищешь: косность англичан и продажность собственных его соотечественников.

Когда он закончил свой рассказ, уже стемнело. Комнатка освещалась огнем камина. Тот, кто заглянул бы в окно, никогда бы не догадался, что молодой человек у камина говорит девушке не о своей любви, а о величайшем из преступлений цивилизованного мира.

Рука Максины покоилась на руке ее собеседника. Она помолчала с минуту, затем приложила лоб к его руке: «Бедняжки!» — вздохнула она едва слышно.

Мысли ее настолько были настроены в унисон с его мыслями, что она высказала вслух то, что готово было сорваться с его губ, когда, бросив мысленный взор по ту сторону собственного счастья и беспредельных далей моря и леса, он снова увидел лунный свет на туманных Прудах Безмолвия и жалкие побелевшие кости колониальных рабов.

Румпель — рычаг, служащий для повертывания руля.

Фриско — сокращенное Сан-Франциско

Площадка, выступающая с наружной стороны борта