Артур Дойль - Мир приключений, 1923 № 04

Вопль ужаса вырвался из груди пленников. Стенгэт почувствовал, что лоб его покрывается холодным потом. Он обнял дрожащую девушку. Если бы удалось хоть на минуту задобрить этого мстительного дьявола, он перепрыгнул бы к нему и схватился с ним один на один.

— Послушайте, мой друг! — крикнул он — Мы сдаемся! Мы в вашей власти. Ступайте и перережьте канат. Кончайте скорей с этим делом.

— Чтобы вы могли благополучно перебраться на перекладину? Начав свое дело, я не отступлю от него.

Бешенство охватило молодого человека.

— Проклятый! — крикнул он — Как вы смеете издеваться над нами! Я проучу вас.

Барнес размахнулся своим молотком.

— Идите! Идите на суд! — заревел он.

— Он убьет тебя, Том! Ради бога, не ходи! Если нам суждено умереть, умрем вместе.

— Опасная попытка, сэр, — воскликнул Билли — Он ударит вас, прежде чем вы успеете поставить ногу. Крепись, Долли, дорогая моя! Обмороки нам не помогут. Поговорите с ним, мисс. Может быть, он послушает вас.

— Почему вы хотите убить нас? — начала Мэри — Что мы вам сделали? Вы пожалеете после… Сжальтесь над нами и помогите нам спуститься на землю.

Жесткие глаза безумного на минуту как-будто смягчились, когда он взглянул на нежное личико девушки, обращенное к нему. Затем его брови снова сдвинулись.

— Мое дело начато, женщина. Слуге не подобает отказываться от своей работы.

— Но почему вы думаете, что это ваша работа?

— Голос внутри меня повелел мне. Я слышу его ночью и днем, когда лежу один на перекладинах башни. Нечестивые люди бродят по улицам, внизу, подо мною, и каждый занят своими злыми замыслами. «Джон Барнес, — сказал мне голос: ты должен показать великое знамение грешному человечеству. Пусть знают все, что есть бог и суд над грешниками». Кто я такой, чтобы ослушаться гласа божия?

— Голоса дьявола, — сказал Стенгэт. — Какой грех совершила эта женщина и все остальные?

— Все вы, грешники, не хуже и не лучше других. Каждый день проходят они передо мною со своими безумными криками, песнями и пустой болтовней. Все мысли их обращены на плотские наслаждения. Слишком долго стоял я в стороне и наблюдал. День возмездия настал, и жертва готова. Не думайте, что слова женщины могут отвратить меня от моего долга.

— Все бесполезно! — с отчаянием воскликнула Мэри — Я вижу смерть в его глазах.

Лопнул второй канат.

— Покайтесь! Покайтесь! — кричал безумный. — Еще один, и все будет кончено!

Летчику Стенгэту казалось, что ему снится какой-то необычайный сон. Он тщетно пытался стряхнуть с себя чудовищный кошмар. Какая нелепость! Он счастливо избежал смертельной опасности на войне и вдруг теперь, в мирной Англии, попал в руки кровожадного фанатика. Неужели он не может спасти от этого ужасного человека любимую девушку, от которой хотел бы отклонить малейшую тень опасности? Все существо его возмутилось.

— Мы не дадим убить себя как овец на бойне, — крикнул он, бросаясь к деревянной стенке лифта и ударяя ее изо всей силы. Сюда, мужчины! Разбивайте стену! Это только деревянная перегородка. Налягте все сразу! Так. Она шатается. Отлично! Теперь эту сторону! Готово…

Задняя и боковая перегородки лифта были разбиты, и обломки полетели в провал. Барнес плясал на своей перекладине, потрясая в воздухе молотком.

— Оставьте все попытки! — кричал он — Ничто не поможет вам. Час возмездия настал!

— До боковой перекладины небольше двух футов, — сказал летчик. Переходите все! Живей! Живей! Я задержу этого дьявола.

Он выхватил толстую палку из рук коммерсанта и остановился у края платформы, подзадоривая безумного.

— Ваш черед, мой друг, — кричал он — Ступайте сюда с вашим молотком! Я готов вас встретить.

Сверху донесся треск, и маленькая платформа начала качаться. Оглянувшись через плечо, Стенгэт увидел, что все его спутники благополучно перебрались на боковую перекладину. Странное зрелище представляли эти перепуганные люди, цепляющиеся за решетку. Но ноги их твердо стояли на железной балке. Ловкий прыжок — и он уже на их стороне. В ту же минуту безумный убийца с молотком в руке перепрыгнул через провал. Они видели его искаженное лицо, черные волосы, разметанные ветром, горящие ненавистью глаза. Он балансировал на раскачивающейся платформе. Резкий треск… и все исчезло из виду. Снизу донесся глухой удар от падения тяжелого тела.

Мертвенно бледные люди, цепляющиеся за холодные стальные брусья, заглянули в жуткую пропасть. Летчик первый прервал молчание.

— Они пришлют за нами. Все в порядке, — сказал он, вытирая лоб — Но, клянусь Юпитером, это была страшная минута.

Было пять часов вечера. Двое муж чин и женщина пили чай за железным столиком в углу одного из парижских садов. Сад был чуть-чуть побольше половины тенисной площадки и состоял из кустов самшита, песчаных дорожек и розовых бегоний. Одной стороной он примыкал к оштукатуренному дому — Rue Barbet Jouy, 38; с трех других сторон его окружали толстые стены, увитые плющем. Раскидистые ветви платана с соседнего двора свешивались через одну из стен и бросали тень на столик, за которым капитан Перье и его жена беседовали с известным путешественником и охотником, графом Сирамон Делярозом.

Между мужчинами был поразительный контраст. Оба они были сильные, властные и высоко образованные люди. Но мужа мадам Лорье называли самым безобразным человеком во Франции, тогда как Деляроз слыл самым красивым мужчиной в Европе.

Когда капитан Лорье, совершенно спокойно, без тени хвастовства, заявил, что он никогда не испытывал чувства страха, мадам Лорье засмеялась. И когда к ней пристали с вопросом, что ее рассмешило, она покраснела и отказалась от объяснений; впрочем, бросила намек:

— В жизни молодого мужчины бывают два случая, когда он испытывает страх, сказала она; — в первый раз — когда он просит руки молодой девушки у ее родителей, а второй… впрочем, так и назовем его — второй раз… Если капитан Лорье скажет, что он не испытывал ни малейшего страха в каждом из этих случаев, — что «ж, значит, он, действительно, неустрашим, вот и все!

— Я не чувствовал страха, — произнес Лорье, — мне было только жаль твоего отца, у которого тогда был сильный насморк. А что касается второго случая, о котором ты говоришь, — я не знаю, что могло бы испугать меня, то — разве он был когда нибудь?