Чарльз Диккенс - Приключения Оливера Твиста [адаптированный пересказ]

Охранники повиновались, и Монкс с Браунлоу остались вдвоем.

– Недурное обращение, сэр, – сказал Монкс, снимая шляпу и плащ, – со стороны старейшего друга моего отца.

– Именно потому, что я был старейшим другом вашего отца, молодой человек! – отвечал мистер Браунлоу. – Именно потому, что надежды и желания юных и счастливых лет были связаны с ним и тем прекрасным созданием, родным ему по крови, которое в юности отошло к богу и оставило меня здесь печальным и одиноким; именно потому, что он, еще мальчиком, стоял на коленях рядом со мной у смертного ложа единственной своей сестры в то утро, когда она должна была стать моей молодой женой; именно потому, что сердце мое полно старых воспоминаний и привязанностей, и даже при виде вас у меня возникают былые мысли о нем; именно потому-то я и расположен отнестись к вам мягко теперь… Да, Эдуард Лифорд, даже теперь… И я краснею за вас, недостойного носить это имя!

– А причем тут мое имя? Что для меня имя?

– Для вас – ничто. Но его носила она, и даже теперь, по прошествии стольких лет, оно возвращает мне, старику, жар и трепет, стоит лишь услышать его. Я очень рад, что вы его переменили… очень рад.

– Все это превосходно, – сказал Монкс, с угрюмым и вызывающим видом поглядывая на мистера Браунлоу, – Но чего вы от меня хотите?

– У вас есть брат, – очнувшись, сказал мистер Браунлоу, – брат…

– У меня нет брата! – прервал его Монкс. – Вы знаете, что я был единственным ребенком. Зачем вы толкуете мне о брате?

– О, нет, тут вы неправы! Да, я знаю, что единственным и чудовищным плодом этого злосчастного брака, к которому принудили вашего отца, были вы! Но я знаю также, как томительно и бесцельно влачила эта несчастная чета свою тяжелую цепь сквозь жизнь, отравленную для обоих. Я знаю, как холодные, формальные отношения сменились явным издевательством, как равнодушие уступило место неприязни, неприязнь – ненависти, а ненависть – отвращению, пока, наконец, они не разорвали гремящей цепи.

– Да, они разошлись, – пожал плечами Монкс. – Ну так что же?

– Когда прошло некоторое время после их разрыва, – отвечал мистер Браунлоу, – и ваша мать, отдавшись всецело суетной жизни на континенте, совершенно забыла своего мужа, – у него появились новые друзья. Это обстоятельство вам во всяком случае известно.

– Нет, неизвестно, – сказал Монкс, отводя взгляд и постукивая ногой по полу, как бы решившись отрицать все. – Неизвестно.

– Я говорю о том, что случилось пятнадцать лет назад, когда вам было не больше одиннадцати лет, а вашему отцу только тридцать один год, ибо, повторяю, он был совсем юным, когда его отец приказал жениться. Должен ли я возвращаться к тем событиям, которые бросают тень на память вашего родителя, или же вы избавите меня от этого и откроете мне правду?

– Мне нечего открывать! Можете говорить, если вы этого желаете.

– Ну что ж! Итак, одним из этих новых друзей был морской офицер, вышедший в отставку, жена которого умерла за полгода перед тем и оставила ему двух детей. Это были дочери: одна – прелестная девятнадцатилетняя девушка, а другая – совсем еще дитя двух-трех лет. Они проживали в той части страны, куда ваш отец попал во время своих скитаний и где он обосновался. Знакомство, сближение, дружба быстро следовали одно за другим. Ваш отец был одарен, как немногие. У него была душа и характер его сестры. Чем ближе узнавал его старый офицер, тем больше любил. Хорошо, если бы этим и кончилось. Но дочь тоже его полюбила.

Старый джентльмен сделал паузу. Монкс кусал губы и смотрел в пол. Заметив это, джентльмен немедленно продолжал:

– К концу года он тайно вступил в связь с этой девушкой. Наверное, вслед за этим должно было последовать предложение, но в это время умер один из тех богатых родственников, ради интересов которых ваш отец был вынужден когда-то жениться. Желая исправить зло, орудием которого он был, родственник оставил вашему отцу немалую сумму. Возникла необходимость немедленно ехать в Рим, где умер этот родственник, оставив свои дела в полном беспорядке. Ваш отец поехал и заболел там смертельной болезнью. Как только сведения достигли Парижа, за ним последовала ваша мать, взяв с собой вас. На следующий день после ее приезда он умер, не оставив никакого завещания – так что все имущество досталось ей и вам.

Теперь Монкс затаил дыхание и слушал с напряженным вниманием. Когда мистер Браунлоу сделал паузу, он изменил позу с видом человека, внезапно почувствовавшего облегчение, и вытер разгоряченное лицо и руки.

– Перед отъездом за границу, проезжая через Лондон, – медленно продолжал мистер Браунлоу, не спуская глаз с его лица, – он зашел ко мне…

– Об этом я никогда не слышал…

– Да, он зашел ко мне и оставил у меня, помимо других вещей, картину: портрет этой бедной девушки, нарисованный им самим. он был взволнован, говорил о своей любви, желании убежать из страны, но… Но даже мне, своему старому другу, он не сделал полного признания, обещав написать и рассказать обо всем. Увы! Никакого письма я не получил и никогда больше его не видел… Когда все было кончено, – помолчав, продолжал мистер Браунлоу, – я поехал туда, где родилась его преступная любовь. Я решил, что если мои опасения оправдаются, заблудшее дитя найдет сердце и дом, которые будут ему приютом и защитой. За неделю до моего приезда семья покинула те края; они расплатились со всеми мелкими долгами и уехали оттуда ночью. Куда и зачем – никто не мог сказать мне.

Монкс вздохнул еще свободнее и с торжествующей улыбкой обвел взглядом комнату.

– Когда ваш брат, – сказал мистер Браунлоу, придвигаясь к нему ближе, – когда ваш брат, хилый, одетый в лохмотья, всеми покинутый мальчик, был брошен на моем пути силой более могущественной, чем случай, и спасен мною от жизни порочной и бесчестной.

– Что такое? – вскричал Монкс.

– Мною! – повторил мистер Браунлоу. – Да, именно мною! Вижу, что хитрый сообщник скрыл от вас мое имя, хотя, как он считал, оно было вам незнакомо. Когда ваш брат был спасен мною и, оправляясь от болезни, лежал в моем доме, поразительное его сходство с портретом, о котором я упоминал, привело меня в изумление. Даже когда я впервые его увидел, грязного и жалкого, что-то в его лице произвело на меня впечатление. Мне незачем говорить вам, что он был похищен, прежде чем я узнал его историю.

– Почему это незачем?

– Потому что к этому приложили руку вы.

– Вы… вы… ничего не можете доказать… против меня, – заикаясь, выговорил Монкс. – Попробуйте-ка это сделать.

– Посмотрим! Я потерял мальчика и, несмотря на все мои усилия, не мог его найти. Вашей матери уже не было в живых, и я знал, что, кроме вас, никто не может раскрыть тайну. А поскольку я слышал, что вы находились в своем поместье в Вест-Индии, то я отправился туда. Однако, оказалось, что несколько месяцев назад вы оттуда уехали и, по-видимому, находились в Лондоне, но ни кто не мог сказать, где именно. Я вернулся. Агентам вашим было неизвестно ваше местопребывание. По их словам, вы появлялись и исчезали так же таинственно, как делали это всегда. Днем и ночью я блуждал по улицам в поисках вас – и, как видите, в конце концов нашел.