Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 3

— Наступит, — ответил священник.

— Я понимаю, — продолжил задумчиво князь, — мы осознаем свой страх, наделяем его образом и называем этот образ Богом.

— Ты не исповедуешься, — упрекнул его священник, — тебе нужно что-то другое. Всегда стремись к Небесам, а не к тому, что видишь на земле… Сын мой, каждый день я слышу, как ропщут на Господа. Суровые времена. Трудные времена. Скорбные времена. Да, это правда. Но давай вспомним, что сказал апостол Павел в своем Послании к Римлянам: «Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас». В сравнении с блаженством, которое откроется нам. Воистину, сын мой. И даже более того: я бы сказал, что эта жизнь просто должна быть суровой, чтобы люди не искали земного счастья. Нужно, чтобы эта жизнь была трудной. Потому что та, другая жизнь, пока скрыта от нас. Ты не можешь увидеть Господа или потрогать руками то, что Он нам обещает. Но не отчаивайся. Верь в него. Надейся. Надейся на Него. И Он не разочарует тебя. Несчастья порождают терпение, терпение помогает пройти испытания, пройденное испытание дает надежду. А надежда… надежда тебя не обманет. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

— Жизнь моя прошла в бессмысленных поисках и блуждании, в бессмысленном многословии. Я говорю это без горечи и сожаления, так как знаю: большинство людей живет так же. Но я прошу тебя, батюшка, дай мне Камень Святого Климента!

Священник внимательно посмотрел на князя, затем прошел за Царские врата и вернулся с резным деревянным ларцом, в котором лежала малопримечательная плинфа из черного обсидиана. Святослав достал ее из раскрытого ларца, положил на истертые доски пола и лег на камень затылком.

— Почему Ты забрал у меня Ананке? — спросил князь вслух по-гречески. — И что мне теперь делать?

Он долго так лежал и беседовал. Час, может, и дольше. Священник его не беспокоил. И никто не беспокоил. Новгородцы предпочитали другие храмы — белокаменные, искусно украшенные и возведенные не во имя какого-то римского папы, пусть даже и святого.

Наконец князь встал, поднял камень, протер его рукавом и вернул в ларец. Священник собрался уходить обратно к алтарю, но Святослав задержал его за руку и предложил:

— В этой калите столько золотых монет, что ты сможешь построить новый храм во имя святого Климента Римского. Белокаменный. Великий. Только отдай мне этот камень. Он тебе уже не нужен. И никому здесь не нужен. А мне он душу спасет. Ты же здесь для того, чтобы спасать души, не так ли?

Священник перекрестился. Затем закрыл крышку деревянного ларца и протянул руку. Святослав повесил на нее суму с золотом. И забрал ларец…

В трапезную Киево-Печерской лавры зашел витязь. Он был в полном боевом облачении: в блестящих латах, надетых поверх кольчуги, с большим прямым мечом в посеребренных ножнах, за плечами у него свисал роскошный красный плащ. Витязь медленно шел среди трапезничающих монахов, стараясь никого не задеть, не помешать. Со стен на него взирали суровые лики многочисленных святомученников и страстотерпцев. Витязь дошел до главного стола, где сидели настоятели монастыря. Они оторвались от своей трапезы и вопросительно посмотрели на богатого прихожанина.

— Могу ли я быть чем-то для тебя полезен? — спросил один из иеромонахов пришедшего молодого мужчину.

— Я хотел бы видеть архимандрита, — ответил ему витязь в блестящих доспехах.

Иеромонах усмехнулся:

— Я в этом не сомневаюсь.

— Мне надо увидеть Антония и Феодосия Печерских, — уточнил витязь.

— И как же мне тебя представить? — спросил иеромонах.

— Меня зовут Святослав, сын черниговского князя Давида, правнук Ярослава Мудрого. Во Христе — Панкратий.

Монахи затихли. Те, кто сидел спиной к говорящему, обернулись. Иеромонахи встали.

— Праправнук Владимира Крестителя? — переспросил иеромонах. — Прости, я не знал. Что привело тебя, князь, к нам в обитель?

— Я хочу принять монашеский постриг…

…В монашестве ему опять дали новое имя — Николай. Но люди по-прежнему именовали его как в детстве: Святошей. А земли, что принадлежали бывшему князю близ Киева — Святошинскими. Пройдут века, и, спасая бесценную реликвию, монахи Лавры спрячут Камень Святого Климента в одной из деревянных церквей Киевской области. Но это будет уже совсем другая история…

Еще позднее земли первого князя-монаха Святослава (Святоши) станут Святошинским районом столицы. А там, неподалеку, и Борщаговка, где через восемьсот шестьдесят лет после пострига Святоши родился наш Виктор Лавров.

Безымянная речушка протискивалась между двумя высокими скалистыми утесами. Их подножия были отшлифованы водой. Выбравшись из узкого ущелья, одна из струй вихрем врывалась в мелкий овальный бассейн. Чуть дальше остальные струи свивались в грохочущий водопад, в брызгах которого весь день висела радуга. Близ этого водопада джунгли на берегу переходили в небольшой луг, и вот тут-то, над бурлящими водами реки, экспедиция Лаврова решила разбить свой последний бивуак перед Борамой.

Сигрид сломала последнюю расческу. Разозлившись, она нашла в несессере большие ножницы и откромсала свои блондинистые локоны, оставив длину волос где-то по мочки ушей. В мелком, прогретом на солнце бассейне женщина наслаждалась тем, что наконец-то смогла промыть свои волосы. Ее голова чувствовала неимоверное облегчение!

Виктор Лавров после короткого совещания с Техути, Нимой и съемочной группой тоже решил сходить к водопаду освежиться. Водопады — это единственное место в тропических водах, где нет риска нарваться на крокодила, водяную змею и прочую вредоносную живность. Виктор подошел к палатке Сигрид, чтобы позвать ее с собой. Но, опасаясь нарваться на очередную колкость, передумал и отправился в импровизированный душ в одиночестве, одетый по форме одежды «номер два», как говорят в армии, то есть голый по пояс и с полотенчиком, переброшенным через плечо.

Большое плоское возвышение скрывало от глаз посторонних того, кто лежал на прогретой ровной поверхности, и Сигрид устроила себе солнечную ванну, чтобы тело отдохнуло от пропотевшей и пропыленной одежды. Она лежала нагая на спине и наслаждалась солнечными лучами и легким ветерком, щекотавшим ее обнаженную кожу.

Лавров заметил лишь ее согнутую коленку, торчавшую над возвышением. Он не стал беспокоить женщину, с удовольствием умылся и освежил торс. Затем Виктор, чтобы привлечь к себе внимание шведки, коротко свистнул. Колобова приподнялась на локте, прижав к груди полотенце.

— Обрезали волосы? — задал вопрос мужчина, указав пальцем себе на голову.