Александр Куприн - Бармен из Шереметьево. История одного побега

— Мает пан каки пеньензы? — вдруг произнесла полячка, и Димка вздрогнул. С этого вопроса точно в такой же интонации началось его знакомство с Гошкой в бесконечно далеком отсюда аэропорту Франкфурта. «Гошка, Гошка… надо бы позвонить ей», — с каким-то чувством вины подумалось ему, впрочем, подсознательно он понимал, что звонить, скорее всего, он ей уже никогда не будет. Гораздо чаще ему теперь вспоминалась Аня.

На 44-ой улице беженец обнаружил зеленые холмики, покрытые стриженой травой. На холмиках этих сидели и активно общались десятки людей разных рас с бумагами, книгами, бутербродами и кофе в бумажных стаканчиках. Вскоре, однако, всех их втянуло в себя здание с вывеской San Diego Continuing Education — центр для желающих продолжить образование. Направился туда и Димка. Его довольно долго мучили в офисе ориентации, где определили, что его английский соответствует пятому уровню. Беда была в том, что на пятый уровень никогда не набиралось студентов. Третьего и четвертого уже были достаточны для работы, и люди просто не доходили до последнего курса. Дима записался на четвертый и на тест для получения эквивалента школьного аттестата. В центре были широко представлены различные профессиональные курсы: от сантехника и оружейника до дизайнера одежды, но вождению автомобиля тут не обучали.

— Тут не фиг делать, — безаппеляционно заявил Эмин, складывая два куска пиццы вкуснятиной внутрь, — это бестолковый город военных и пенсионеров. Надо валить в Лос!

С Эмином Димка подружился на курсах и за месяц узнал от него множество интересных вещей — вот даже такое неслыханное диво, как пицца, открыл ему именно Эмин. Он же научил складывать кусочки, или слайсы, начинкой друг к другу — горячий сыр не обжигал губы, да и, вообще, вся процедура поедания этого чудесного продукта приобретала некую опрятность. В Штатах он был уже более полугода, а до этого его шесть месяцев проверяли в Мюнхене, куда он был переправлен из Югославии, где специалист по титану, секретный инженер Гулиев находился в командировке. Там он успешно ушел от своих коллег, явился в американское посольство и попросил политическое убежище. Вспоминать об этом он не любил — говорил, что это было очень нервное время. Югославы могли выдать его Москве, и, почему они в конце концов разрешили ему выезд в ФРГ, так и осталось загадкой. Впрочем, загадок в нем была прорва. Например, Эмин свободно говорил, пел арии и писал по-итальянски. Английский его был тоже очень неплох, и на курсы, по его словам, он ходил от скуки, в поисках новых знакомств. Он нигде не работал и, похоже, не очень искал трудоустройства, все время приговаривал: «ОНИ мне должны что-то предложить». Кто такие эти «они», не пояснял, да Дима и не лез с расспросами. Главным же Эминовым достоинством в Димкиных глазах был, конечно, красный автомобиль «Ауди». На нем он вечерами и учился вождению, на нем вскоре сдал на права. Можно было идти к Ханне и устраиваться на работу, но новый знакомый яростно отговаривал его от этого шага:

— Ты сможешь вернуться в Сан-Диего к старости — доживать. Это город доживания. Сейчас они устроят тебя на какую-нибудь тухлую работу за 5 долларов в час, через пять лет ты поднимешься до 9—10 долларов и сам не заметишь, как бессмысленно пролетит вся жизнь.

— Ты-то откуда знаешь? С чего ты выдаешь такие прогнозы? — изумлялся Дима.

— Вижу. Общаюсь с местными. Проецирую, — туманно отвечал Эмин и продолжал: — Нужно валить в большой город и искать себя в бизнесе. Мутить что-то свое. Иначе прокантуешься всю отмерянную жизнь, как сраный инженер в Союзе.

— Ну вот эти братья, Юра и Саша, что открыли продуктовый магазин на Юниверсити, — они почасовую зарплату не получают, но ведь реально же умирают в своей лавке с восхода до заката! Тоже на жизнь мало похоже, — сомневался грузчик.

— А ты посмотришь на них через пару лет, когда они раскрутятся и поставят за прилавки таких, как ты, — кому не в падло работать на зарплату, а сами будут оттягиваться на круизах!

— Ну черт его знает. Я-то вообще еще толком не работал — ни на чек, ни на себя. Да и как ты что-то замутишь — стартовый капитал нужен же!

На этот довод возразить было нечего. Друзья трижды сгоняли в Лос-Анджелес, но никакого впечатления этот город не произвел — покрыт четко видимым желтоватым смогом, фривеи постоянно стоят в пробках, а на улицах, наоборот, пустынно. Кроме того, все какое-то неопрятное, запущенное. Поразило количество латинос. «Очевидно, перейдя границу, они стремятся как можно дальше уйти на север», — рассудил он, катясь в Эминовой машине домой в Сан-Диего.

А вот занятия на курсах беженцу очень нравились. Студенты делились примерно поровну: иранцы, бежавшие после падения шаха, и японки — жены военных с огромного гарнизона Кемп Пендлтон, где шла постоянная ротация солдат с баз на Окинаве. Оттуда солдатики и привозили жен-японок. Русских в классе не было. Димка принялся ухаживать за немного полноватой, но очень красивой иранкой по имени Пуштун. У нее были выразительные и всегда немного влажные глаза-миндалины, и непонятно, куда бы эти глаза его завели, если бы вдруг аккуратная и никогда не пропускающая занятия Пуштун не исчезла. Через несколько дней Димку на перемене разыскала ее старшая сестра и кое-как объяснила, что объект его обожания вернется в класс, как только герой-любовник… сам прекратит посещать занятия! Запечалился Димка, вспоминая, как иранка старательно занималась, и уж совсем было собрался бросить класс, но передумал. «Ничего же я не делал с ней, — рассуждал он, — не форсировал, вел себя уважительно, про Персию расспрашивал. За что же меня гнать-то?» И остался.

А вскоре у него появилась Йоко. Маленькая японка сама подошла к нему в магазине пластинок, сказала, что видит его каждый день на перемене, но он, очевидно, ее не замечает. Они пару раз где-то недорого поужинали и стали жить вместе. Йоко училась в университете, а в центре брала курсы дизайна. Кроме того, она отлично говорила на английском. С ее появлением дальнейшее посещение классов утратило всякий смысл — никакой инструктор не в состоянии был бы дать больше разговорной практики, чем live-in girlfriend, или, как это неблагозвучно называется по-русски, — сожительница. Странные это были отношения. В них присутствовало искреннее участие, много секса, разговоров и смеха. При этом возможное расставание ни одна сторона не расценила бы как трагедию.

— Ты знаешь, она — наркоманка!

— Ека твоя, что ли?

— Ага. К ней уже третий раз подруга-стюардесса прилетает — так они накуриваются какой-то дрянью и ржут как кони. А потом сметают все из холодильника.

— Да ты с ума сошел. Это трава. Конопля называется. Из земли вырастает. Не называй ее больше наркотиком, а то обидно — вся моя юность под этим дымком пролетела. Ты вот лучше деньги начинай с нее брать за квартиру. Тыщу раз говорил — здесь так принято! К тому же она в поиске.