Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

– Расскажи мне, как там у вас дела, – сказал Руперт, – возможно, второго такого случая у нас не будет.

И она рассказала ему все, что знала. Дик и Эдит тем временем исчезли из вида, выйдя в боковую дверь. Большая часть присутствовавших в зале разошлась, оставалось лишь несколько человек на дальнем его конце. Мешая немецкие и английские слова, Табита быстро заговорила. Руперт, по старой привычке одним ухом слушал ее, в то время как мысли его унеслись куда-то еще. Например, он вспомнил, как они с Табитой как-то раз сидели вместе на другом возвышении, в другом зале в далекой отсюда Англии.

– Ты помнишь, – внезапно сказал он, – тот канун Нового года в Дэвене, в тот вечер, когда я обручился с Эдит, и что ты сказала мне тогда?

Табита кивнула.

– Ты сказала, что от нее будут одни беды, – продолжал он, – что она очень опасна. Что ж, так оно и есть, и теперь как же мне поступить?

– Никак. Просто жди, – ответила Табита. – У тебя есть месяц, и в течение этого времени встречайся с ней только на публике. За месяц может многое произойти. Более того, я уверена: что-то непременно произойдет. – И вновь на ее широком, серьезном лице появилось то роковое выражение, которое он заметил много лет назад, когда она сидела с ним на возвышении в зале поместья Дэвенов.

– Бог не бросает таких людей, как ты, Руперт, тех, кто жестоко пострадал, но не озлобился, – сочувственно прошептала она, пожимая ему руку. – Ой, посмотри! Дик вернулся и зовет меня. Когда мы увидимся снова?

– Завтра, – ответил он, – ибо сегодня я не могу ее видеть, и не увижусь с ней наедине до истечения месяца. Постарайся, чтобы она это поняла.

– О, она отлично это понимает, равно как Дик и я. Но могут ли они чувствовать себя в безопасности?

– Даже в большей, чем в Лондоне. Единственное, чего они не должны делать, – это худо отзываться о Таме. А пока доброй ночи.

– Доброй ночи, дорогой Руперт, – сказала Табита и ушла, он же остался одиноко сидеть на помосте.

Той ночью Табита и Эдит спали в доме, который им предоставила Меа. Расположен он бы на вершине гребня горы примерно в двух милях от города и был частью его фортификаций. Внутри было прохладно, из окон открывался прекрасный вид. Дику был предоставлен похожий, только чуть меньших размеров, из той же цепочки оборонительных сооружений, примерно в пятистах ярдах от них. В оба дома было доставлено все необходимое и оба охранялись денно и нощно, чтобы оградить гостей от возможных враждебных действий со стороны местных жителей.

Эдит была так сердита, что какое-то время не разговаривала с Табитой. Когда они закончили ужинать, та села на веранде, служившей также наблюдательным пунктом, положив на колени закрытую Библию и задумчиво глядя на лунный свет по одну сторону и туманный оазис по другую. В этой игре в молчанку ее спокойный, невозмутимый ум был куда сильнее, нежели ум Эдит. В конце концов, последняя не выдержала. Тишина и умиротворенность этого места, которые, по идее, должны были успокоить ее, наоборот, лишь еще больше ее разозлили, и она разразилась потоком слов. Она осыпала оскорблениями Табиту, за то, что та привезла ее сюда и теперь по ее вине, она, Эдит, должна терпеть унижения. Оно обозвала Меа дурными именами. И, наконец, заявила, что немедленно уедет отсюда.

– Ах, – отозвалась Табита. – Тогда заодно увези с собой и Дика.

– Нет, – отрезала Эдит. – Я не желаю его больше видеть. Ни его, ни всех вас.

– Как же мне не везет! – ответила Табита. – Но раз уж я наконец приехала в это чудное место, я останусь здесь на месяц и поговорю с Рупертом. А если он и эта его красавица позволят мне, то задержусь здесь и дольше. Но как и тебе, Дик мне здесь не нужен. Что касается тебя, Эдит, если ты хочешь уехать, они ведь сказали: дорога открыта. Тебя никто не держит. Тем самым ты избавишь всех от лишних хлопот.

– Я никуда не уеду! – воскликнула Эдит. – С какой стати мне бросать моего мужа с женщиной, которая не имеет права быть рядом с ним?

– Я бы не стала так заявлять, – задумчиво произнесла Табита. – Если бы моя собачка угодила в капкан и заболела, я же вышвырнула ее на улицу и бросила там подыхать с голоду, а какая-то добрая леди подобрала ее и взяла к себе в дом, где та прожила долгие годы, имею ли я право заявлять, что у нее на мою собачку нет никаких прав лишь потому, что спустя годы я узнала, что собачка, оказывается, ценная и что я – это надо же! – вдруг снова полюбила ее?

– Прошу тебя, не говори всякую чушь про собачек, Табита. Руперт – не собачка.

– Нет, но почему ты обошлась с ним, как с собакой? Если такая собачка привязалась к своей новой хозяйке, разве не прекрасно, что с ним произошло точно так же? Неужели ты, наконец, полюбила его, что хочешь всеми правдами и неправдами его вернуть, хотя он здесь доволен и счастлив?

– Не знаю, – огрызнулась Эдит. – Но я ни за что не оставлю его с этой женщиной. Я не верю в эту платоническую чушь. А сейчас я иду спать, – сказала она и ушла.

Табита же еще какое-то время сидела, глядя на залитую лунным светом пустыню, и читала свои обычные молитвы.

– О, Отец Небесный, – произнесла она в конце, – помоги эти двум несчастным душам, которых ты подверг столь жестоким испытаниям. – Стоило ей произнести эти слова, как ей почему-то подумалось, что они непременно будут услышаны. Затем, исполненная спокойствия, она тоже удалилась ко сну.

Утром Эдит получила от Руперта записку. Впервые за долгие годы она вновь увидела его почерк. В записке говорилось:

«Дорогая Эдит,

Я не стану обсуждать странные обстоятельства, в которых мы оказались, и я прошу тебя никоим образом не касаться и не упоминать их в течение этого месяца. Факты известны нам обоим. Обсуждать их дальше – значит лишь сильнее обострять обиды и, возможно, помешать мирному разрешению ситуации. Если ты согласна на это, скажу от имени себя и Тамы, что мы готовы взять на себя такие же обязательства и будем рады видеть тебя в любое время, в какое ты только пожелаешь.

Если же, напротив, ты не согласна, то будет лучше, если мы воздержимся от общения до того самого дня, когда я пообещал ответить на твой вопрос. Ответ на это письмо можешь отправить с посыльным.

Эдит немного подумала, затем взяла лист бумаги и написала на нем карандашом:

«Я согласна.

Эдит.

P.S. Я также прилагаю письмо, которое привезла тебе. Он написал его незадолго до смерти. А также несколько писем от адвокатов».

«В конце концов, – подумала она, провожая взглядом посыльного, уносящего ее пакет на расщепленной палке, – это позволит мне спокойно осмотреться по сторонам. Руперт прав. Взаимные упреки бесполезны. Кроме того, он и эта женщина здесь хозяева. И мне лучше их слушаться».