Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

– На этот вопрос отвечу я, – вмешалась она прежде, чем Руперт успел произнести хоть слово. – Кто этот завистливый, седой глупец, который, словно ветер пустыни, наполняет воздух песком, кто загрязняет прозрачный водоем илом, кто уверяет нас, будто Бог говорит его устами, хотя эти уста родят лишь ветер и пустоту, кто желает убедить нас в грехе там, где греха нет, и указать тому, кто в тысячу раз превосходит его в праведности, новый путь к небесам? Неужели Бог повелел, чтобы тот, кого вываляли в грязи, но кто эту грязь с себя смыл, вновь в нее вернулся по приказанию той, что осквернила его? Неужели Бог повелел, чтобы человек этот покинул тех, с кем живет в невинности, чтобы разделить жилище с той, которая предала его и которая ему ненавистна? Неужели это зло можно назвать добродетелью? Неужели праведно облачиться в одежды чужого греха? Отвечай мне, старый, заносчивый болтун, который надеется снискать себе уважение тем, что затмит своего повелителя речами, словно новым платьем. Сядь на свою гордость, как на овечью шкуру, и скажи, с каких это пор истиной должно жертвовать ради лжи? С каких это пор мое сердце должно овдоветь, а та, что посеяла колючий чертополох, собирать благоуханные цветы?

Тогда старый учитель дернул себя за бороду и с гневом произнес:

– Неужели я, ученый муж, который провел долгие годы, постигая знания и предаваясь размышлениям, пришел сюда, чтобы спорить с голодной женщиной, которая жаждет вкусить запретный плод, которого ей не дано отведать…

– Молчите! – громогласно прорычал Руперт. – Молчите оба! Тама, не поддавайся гневу, он тебе не к лицу, а ты, мой критик и друг, больше не смей произнести даже слова против той, кого ты в душе любишь и чтишь. Когда же случится то, о чем ты только что говорил, хотя я и молю, чтобы этого никогда не произошло, тогда я спрошу совета у моей совести и поступлю так, как она мне повелит. Я все сказал.

Затем Руперт повернулся к Меа, чтобы успокоить ее, ибо такой разгневанной он не видел ее много лет. Речи старого проповедника не на шутку ее рассердили, и случись это в иные времена, как он бы дорого за них поплатился. Люди в зале принялись обсуждать слова старца и спорить между собой и так увлеклись, все до единого, что даже не заметили, как, набросив на голову шаль, какая-то женщина проложила себе путь в толпе и встала перед помостом.

Эдит все это слышала. Безжалостный переводчик не сгладил ни одно резкое слово, ни одну язвительную фразу. Она слышала, как ее назвали той, кого «следует побить палками» и «дочерью сатаны». Она своими ушами слышала, как Дик мерзко усмехается за ее спиной. Видела, как Табита пытается сдержать улыбку, неблагочестивую, по ее мнению, когда ее, Эдит, сравнили с грязью, выкатавшись в которой, человек больше никогда не будет чист, с той, что сеет ядовитые семена, и все эти и прочие оскорбления из уст этой ненавистной женщины, околдовавшей ее мужа своей красотой.

Терпеть это дальше было выше ее сил. В кои-то веки гнев наполнил ее едва ли не героизмом. Она сейчас подойдет к ним и, встав перед ними, потребует ответа на вопрос, заданный с такой силой насмешливым слепым арабом, обожавшим срывать с других покровы святости. Спрятавшись под шалью, она, работая локтями, проложила себе путь сквозь толпу и, встав перед помостом, резко сдернула с себя шаль.

Меа заметила ее первой. Движимая некой инстинктивной антипатией, она оглянулась по сторонам и встретилась взглядом с соперницей. Она тотчас же застыла в напряженной позе, какую принимала, когда будучи судьей, выносила приговор преступнику. Затем, заговорив по-английски, задала вопрос, хотя сердце ее уже знало ответ, ибо она хорошо помнила портрет в медальоне, что когда-то висел на шее Руперта.

– Незнакомка, кто ты такая, что без спросу вторгаешься в мой дом? И что тебе надо в нем?

Услышав ее голос, Руперт тоже оглянулся. В следующий миг, боясь не упасть, он крепко вцепился в подлокотники кресла, а на лице его возникло выражение немого ужаса, как если бы он увидел перед собой ненавистного призрака, явившегося, чтобы увести его за собой в ад. Его сердце остановилось, в глазах потемнело, на лбу выступил холодный пот.

– Я леди Дэвен, – ответила Эдит, – и явилась сюда, чтобы найти моего мужа, лорда Дэвена, который сидит с тобой рядом.

К этому моменту Меа уже пришла в себя. Ей стало ясно, что в ее жизни настал кризис, и ее дух смело восстал ему навстречу. Она притихла, пытаясь придумать, что ей делать дальше.

– Неужели? – спросила она. – Тогда этот старый учитель не иначе как пророк, или как там вы называете, таких, как он. Или же он слышал, как ты вошла сюда? Ты ищешь лорда Дэвена, на которого наплевала, когда он был беем Рупертом Уллершоу? Я права? Не похоже, чтобы Захед горел желанием уйти с тобой. Взгляни на него, его не узнать, – и она указала на перекошенное страданием лицо Руперта.

– Я разговариваю с моим мужем, а не с тобой, женщина, – сказала Эдит.

Меа покачала прекрасной головой и улыбнулась.

– Женщина – неправильное слово. Здесь я царица, которую он любит, но, увы, покуда ты жива, на которой не женится.

Руперт по-прежнему сидел, лишившись дара речи. Эдит же задыхалась от гнева. Воспользовавшись этим, Меа продолжила свою речь.

– Кто они? – просила она, указывая пальцем на Табиту и Дика. В сопровождении толмача те прокладывали себе путь к помосту. – Твоя нянька, что присматривает за тобой? А он? О, я знаю. Это тот самый джентльмен, которого ты любишь. Тот, ради которого ты выставила Захеда на улицу. О, я знаю, знаю! Вот та старуха с седой головой, – и она указала на Бахиту, с мрачным интересом наблюдавшую за этой сценой, – ей подвластно колдовство. Она показывала мне его уродливое лицо в воде. Он плавал в воде с хвостом змеи; у него голова человека, но сердце змеиное. Ты понимаешь меня? Если хочешь, Бахита и тебе покажет свое колдовство.

Наконец Руперт стряхнул с себя оцепенение.

– Эдит, – сказал он, – зачем ты сюда пришла?

– Я и сама начинаю задаваться тем же вопросом, – ответила она, приходя в себя, – ибо, похоже, мне здесь не рады. К тому же это место не слишком приятное, а его обитатели любят делать замечания.

Затем, пару мгновений помолчав, она обрушила на него свои слова – быстро и откровенно.

– Я пришла сюда, Руперт, просить тебя дать ответ на головоломку, которой развлекался этот старый слепой дервиш, когда так долго ее тебе излагал. Ты вернешься к своему долгу и брошенной тобой жене? Или же останешься здесь, как… друг этой бесстыдной особы и верховный жрец ее подданных-дикарей?

– Прошу тебя, Эдит, – произнес Руперт, – будь мягче в своих словах. Эти люди не такие, как европейцы, и моя власть над ними ограничена. Если ты будешь оскорблять Таму и они поймут тебя, я не отвечаю за последствия.