Генри Хаггард - Рыцарь пустыни, или Путь духа

Все это она узрела всего за одно мгновение, и в свете этого озарения впервые за долгие годы ей раскрылась вся глубина совершенной ею ошибки. Перед ней, на высокой платформе, над толпой простолюдинов, обожаемый всеми, рядом со своей прекрасной спутницей сидел ее муж, которого она когда-то вышвырнула за дверь, как грязь, вышвырнула ради этого ничтожества Дика. Кстати, тот что-то нашептывал ей на ухо. Эдит повернула голову и посмотрела на него. Он буквально пожирал Меа плотоядным взглядом. Его желтые щеки свисали жирными складками над недостаточно гладко выбритым подбородком. Не слишком чистым платком он вытирал потную лысину, и от него мерзко пахло виски и сигаретами.

– Ты только взгляни, – произнес он, – эта красотка – просто загляденье. Не удивительно, что наш благочестивый друг решил остаться в Судане. Нет, ты тоже хороша собой, Эдит, но тебе придется потрудиться, чтобы вырвать его из объятий этой гурии. Если ты хочешь спасти лицо, я бы советовал тебе вернуться домой и подать на развод, на том основании, что твой благоверный супруг ушел к другой женщине.

– Молчи, – прошептала она, вернее, почти прошипела, и со злостью посмотрела на него.

Разве может она в такой момент слушать сальные шуточки Дика? Теперь она точно знала: если кто ей и ненавистен, то в первую очередь Дик, а вовсе не Руперт.

Руперт говорил по-арабски, медленно, торжественно, так, чтобы его голос долетал даже в самые отдаленные закоулки огромного зала, подкрепляя слова спокойными, благородными движениями рук. Он говорил, и каждая душа в этой огромной толпе, уважительно склонив в молчании голову, внимала его мудрости.

– Скажи мне, Ахмет, – обратилась к переводчику Табита, ткнув его кончиком своего белого зонтика, – о чем говорит его светлость?

Ахмет прислушался и быстрой скороговоркой и почти шепотом, чтобы никто не услышал и не заметил их присутствия, с паузами стал переводить для нее основной смысл речи Руперта.

– Благородный повелитель Захед, – сообщил он, – говорит о благодарности Богу, о коей некоторые люди забывают. Он учит их быть очень-очень благодарными. Он рассказывает им свою собственную историю.

– Ах, как интересно! – воскликнула леди Дэвен. – Продолжай Ахмет. Мне всегда хотелось услышать его историю.

Ахмет поклонился и продолжил:

– Он говорит своим дорогим детям, что рассказывает им свою историю для того, чтобы они на его примере поняли, как важно, чтобы все люди были благодарны Аллаху. Он говорит, что будучи юношей он много грешил, как возможно, и многие из них, но Бог его спас и обратившись к нему голосом его матери, взял с него слово, что он больше никогда не совершит подобного греха. И он сдержал свое слово, хотя и совершил много других грехов. И тогда Господь из простого человека сделал его важным, и хранил его все время, пока он участвовал в битвах и убивал людей. И хотя он делал это, будучи на службе у своей страны, теперь он в этом раскаивается. После этого он вернулся домой и взял в жены женщину, которую любил, но еще до того, как она вошла в его дом, его вновь отправили в эту страну с миссией, о которой он уже им рассказывал. Шейх Пресных Колодцев напал на его караван и перебил всех, за исключением некоего Абдуллы, их повелительницы Тамы, Бахиты, что сидит ниже, и его самого. Его подвергли пыткам, отрезали ногу и выкололи один глаз, потому что он отказался принять ислам, ибо это фальшивая вера.

– Верно! Верно! – воскликнули присутствующие. – Мы нашли тебя и отомстили им!

– Он говорит, – продолжал Ахмет, – что сейчас расскажет им о мести и прощении. Их повелительница Тама выходила его, и тогда он вновь вернулся в свою страну.

– Я обязана все это выслушивать? – раздраженно спросила Эдит.

– Не хочешь, не надо, – ответила Табита, – можешь выйти отсюда, я же останусь и дослушаю. Продолжай, Ахмет.

Пару мгновений поколебавшись, не зная, как ей поступить, Эдит все же решила остаться, ибо сгорала от любопытства.

– Он вернулся, – продолжил Ахмет, – и по возвращении обнаружил, что опозорен, что он больше не уважаемый человек, а самый ничтожный, ибо все считали, что он пренебрег своим долгом, что по его вине многие погибли, и что он вывалял лицо правительства в грязи. Он также по возвращении обнаружил, что богатство и титул, на которые он имел права как наследник, перешли от него к неожиданно родившемуся младенцу. И, наконец, он понял, что его жена не хочет иметь рядом с собой уродливого калеку, без гроша в кармане и без будущего, при упоминании имени которого другие люди косятся в сторону. Он отправился к матери, но оказалось, что та внезапно умерла, и теперь он совершенно один в целом мире. Это был горький для него час, и ему до сих пор больно о нем вспоминать.

Здесь голос Руперта дрогнул, народ в зале начал перешептываться. Движимая внезапным импульсом, Тама подалась к нему, как будто за тем, чтобы в сочувственном жесте положить свою руку поверх его руки, однако вспомнив, убрала и что-то прошептала. Руперт улыбнулся ей в ответ и заговорил вновь. Ахмет, опытный толмач, продолжил переводить:

– Захед говорит, что его объяла горечь, что вера в Бога оставила его, что одиночество и стыд были столь велики, что ему не хотелось больше жить, и потому он пошел к великой реке, желая утопить в ней себя.

И вновь по залу пробежал шепот, заглушив на пару мгновений голос говорящего. Воспользовавшись этим моментом, Дик шепнул на ухо Эдит:

– Представляю, каково тебе явиться сюда и услышать такое. Впрочем, всегда полезно выслушать и другую сторону.

Эдит ничего не ответила. Лицо ее было подобно лицу каменной статуи, на которую она опиралась. Между тем резкий, равнодушный голос толмача продолжал:

– Захед говорит, что он уже приготовился к смерти в реке, как вдруг в висевшем над водой тумане он увидел лицо их прекрасной повелительницы, и Аллах напомнил ему о данном ей обещании: что если узы долга окажутся порваны, он вернется к ней, чтобы стать ей братом и другом. Таким образом, Аллах не дал совершить великий грех, – грех, какой совершил человек, о котором они говорили, – и он вернулся. И как подтвердят все присутствующие, он, помня обет, который принес жене, которая впоследствии отвергла его, он все это время оставался Таме братом и другом. Что далось ему нелегко, ибо она и все они знают, что он любит ее, и он верит, что и она тоже его любит.

– Да, люблю, – с нежностью в голосе подтвердила Меа. – Люблю больше, чем жизнь, больше всего на свете, любила и буду любить. Да, я люблю его, люблю так же, как он любит меня!

– Да, это так, и мы видим это своими глазами, – воскликнули собравшиеся.

– А теперь он подошел к ореху, что был спрятан в шершавой скорлупе его рассказа. Его жизнь была нелегка. И все здесь сочтут ее нелегкой, ибо по велению долга их повелительница и он сам должны жить так, как они живут, вместе и одновременно врозь, следуя великой доктрине Отречения, не имея ни малейшей надежды оставить после себя потомство.