Василий Винный - Записки заключенного

И вот этот мужик был именно с таким отпечатком "больного преступления". У него спросили: "За что сидишь? " «Изнасилование», – скромно ответил мужик. Этому никто не удивился. Потом оказалось, что изнасиловал он несовершеннолетнюю. А когда у него взяли почитать документы по делу, выяснилось…

Выяснилось, что он изнасиловал семилетнюю соседскую дочку. Мужик прятался в кустах, и когда девочка вышла, начал мяукать. Ребенок, думая, что это котик, позвал его, и пошел на звук. Зашел в кусты, и все… Жизнь у девочки сломана.

Его хотели сразу «опустить», ну, или хотя бы побить, но сидевший с нами «строгач» (зек, имеющий более одной «ходки» в зону, который был главным в камере) сказал, что торопиться не стоит. Во-первых, милиция это не приветствует, во-вторых, речь все-таки идет о судьбе человека, ну и, в-третьих, насильник получал передачи, которые у него отбирались и съедались (его, естественно, тоже угощали).

Я тогда только начинал сидеть, был морально чист, и поэтому не мог есть его продукты. Не из-за того, что было жалко его жену, собиравшую передачи (да, у него была жена, которая не могла решить – разводиться с ним или нет), а потому, что он мне был противен как человек, и все его вещи казались грязными. Конечно, если бы эта ситуация произошла позже, через несколько лет, меня бы эти вопросы не волновали.

Насильник же тихо сидел, разгадывал судоку, потом переписывал их в тетрадь и снова разгадывал. Однажды я проснулся от того, что наш «строгач» бил его за то, что тот ночью курил. А через несколько лет в зоне я встретил парня, который заехал в эту камеру после меня. Насильника все-таки «опустили»…

Это был единственный насильник, «опущенный» за мой срок. В принципе, насильники чувствовали себя в зоне нормально, конечно, кого-то могли сделать уборщиком или «конем» (прислугой), но, если насильник был более-менее наглым, то как-то все сразу забывали, по какой статье он сидит. Ну и милиция, естественно, не давала их в обиду.

В соседнем отряде сидел мужик – мразь первостатейная. Даже не общаясь с ним, а просто мельком глянув, понимал – редкостная сволочь. Был он в прошлом милиционером, поэтому администрация не давала его в обиду. А сидел за то, что изнасиловал и спалил свою падчерицу.

И, знаете, что? Он чувствовал себя прекрасно, ходил за газетами в библиотеку, получал отличные передачи с воли и периодически ругал молодежь, смотревшую клипы, называя ребят извращенцами. Несколько раз ему били лицо, но это было редко, и тех, кто это делал, быстро сажали в ШИЗО (штрафной изолятор). Ушел он на "домашнюю химию", оставив в зоне пять лет. Ни до, ни после, на моей памяти, с таким огромным сроком на "домашнюю химию" не уходили.

У нас в зоне был парень по кличке «Пятнашка». Его так прозвали из-за срока, который он получил по приговору за убийство, – пятнадцать лет. Вид у него был, как у замкнутого заучки. Единственное упражнение, которое он выполнял на стадионе и в локалке круглый год, – выпрыгивание из приседа. Причем, зимой он прыгал в ботинках, майке, шапке и штанах, а летом в той же амуниции, но без шапки. Про него говорили, что он прекрасно разбирался в биологии. Тихий был парень.

А сидел он из-за обиды. Над ним постоянно подтрунивал знакомый, и в один прекрасный день Пятнашка не выдержал, пригласил того поиграть в компьютерные игры, и пока мужик наслаждался, вогнал ему отвертку сзади в шею. Отвертка перебила нерв, и у мужика отказали ноги. И вот он ползает по полу, а Пятнашка ходит следом и тыкает в него отверткой. Так он и получил свой срок за "убийство с особой жестокостью".

Некоторых парней в зоне вводил в заблуждение безобидный вид Пятнашки. Они начинали над ним издеваться, он ничего не говорил, а потом так же молча слезал с нар и начинал методично обидчика бить. С ним старались не связываться.

У нас в отряде сидел мужик, спокойный, долговязый, жилистый, улыбчивый. От него исходило ощущение внутреннего покоя, с ним всегда было приятно поговорить. Он много читал литературы по духовному развитию, и к нему как-то неосознанно тянулись. Вот, казалось, человек, которому можно доверить не только деньги, но и ребенка.

Ну и что, что сидит за убийство уже около одиннадцати лет, а дали семнадцать? Ну и что, что бывший милиционер – главное, что человек ОЧЕНЬ хороший, спокойный, положительный.

А потом мне рассказали, что он не только убил своего коллегу из-за какого-то спора, но и расчленил его, расфасовал по трехлитровым банкам и выставил на балкон. Задержали его товарищи из его же отделения совершенно случайно: вышли покурить на балкон на вечеринке, которую он устроил… Насколько я помню, его весь срок ждала и любила жена.

Отношение женщин к зекам иногда трудно поддается пониманию. У меня в отряде сидели двое: парень лет под тридцать и мужик под пятьдесят. Сидели за одинаковые преступления: каждый из них до смерти забил своих вторых половинок за то, что те не следили за языком и позволяли себе говорить в адрес своих кавалеров оскорбительные вещи. Оценивать поступки убийц незачем, и так ясно, что дикие. Но я разговаривал с тем, кто постарше, и он абсолютно не сожалел о том, что сделал: "А чего она за языком не следила?!"

Оба, сидя в зоне, женились на старых знакомых, которые прекрасно знали об их преступлениях. Для меня и тогда, и сейчас остается загадкой, о чем думали эти женщины, выходя за мужчин, которые до смерти забили прошлых пассий за "длинный язык"?

В тюрьме начинаешь понимать, что выражение "поведение как у животного" имеет мало смысла, ведь все преступления совершает человек! Зеки были людьми, а не животными и до того, как совершили преступление, и когда его совершали, и после…

Мы всегда остаемся людьми, что бы мы ни делали. Никто нас не заставляет творить что-либо ужасное. И после, как мы его совершаем, у нас не вырастает ни рогов, ни копыт, ни хвостов. Мы остаемся собой.

В зоне преступления «сидельцев» как бы нивелируются, поскольку грешны все (за исключением тех, кто осужден невинно, а такие там тоже есть). Остаются лишь люди и их характеры.

Но потом, через пару лет, внезапно осознаешь, что у жертвы твоего близкого друга переломаны почти все кости и отбита половина органов. А сам он прыгал на груди потерпевшего, чтобы проломить ему ребра и пробить сердце, а когда увидел, что тот еще дышит, – то взял палку и бил по шее пока не сломал кадык…

А затем, неожиданно для себя, понимаешь, что тебе, в принципе, абсолютно все равно, главное, – что рядом надежный товарищ и хороший человек… И сидит он по абсолютно «здоровой» статье…