Мариан Реняк - Митра

— Перед выездом мы были с Августом в Париже, — Кристина вернулась к теме прерванной беседы, — где встретили одного из немецких аристократов, не признающих Гитлера. Представь себе, моя дорогая, этот человек будто ослеп, он совершенно не видит Парижа. Но, понимаешь, он видит во сне свой дом в Мюнхене… Видит знакомых, семью, еще раз переживает старые горести и радости. Он сказал нам, что настоящей жизнью он живет только ночью, ведь только ночью он оказывается в своем доме на Зедлингерторплатц. И еще он говорил, что во сне чувствует даже запах цветов в своем саду, и я подумала тогда, что если бы он вдруг прозрел и приехал в Германию, то совершенно был бы сломлен. У нас уже нет ни монархии, ни Веймарской республики, а он все еще живет в том времени. Для таких людей уже нет места, пусть у них даже будет две или три пары здоровых глаз. Многие могут ненавидеть Гитлера, некоторые могут относиться к нему с отвращением, но, дорогая моя, ведь это он вывел Германию из тупика, дал людям работу и обещал народу необходимое жизненное пространство. Он укрепил нас в убеждении, что мы избранная раса. Потому что мы именно таковы! — твердо заключила Кристина.

Элен взяла со стола яблоко и разрезала его пополам. Внезапно она вздрогнула. Среди косточек она увидела толстого розового червяка. Кристина заметила движение Элен в заговорила вкрадчивым голосом:

— Дорогая моя, ведь это факты не только исторические, но и научные. Что ни говори, но свою докторскую работу я писала по генетической обусловленности рас.

— Хочешь яблоко? — вдруг сказала Элен.

— Что?

— Я спрашиваю, хочешь ли ты яблоко.

— Обожаю яблоки.

Элен встала с постели и подошла к Кристине.

— Август всегда называл тебя «мое яблочко».

— Мужчины любят яблоки, — ответила несколько растерянно Кристина, не понимая, к чему клонит Элен.

— А если они червивые?

— Хуже, если они гнилые, — ответила Кристина.

— Это из нашего сада, — произнесла Элен и внезапно, молниеносным движением, всунула половинку яблока с извивающимся в ней червяком в рот Кристины. Та, обороняясь, сжала зубы, укусив Элен за палец. Несмотря на боль, баронесса не вскрикнула. Лица обеих женщин пылали ненавистью.

— Ах ты, стерва! Хочешь лишить меня дома, в котором я родилась, запаха детства, моего родного языка! Я не доставлю тебе этой радости! Вам это не удастся! — крикнула Элен и, схватив Кристину за шею, вонзила ей в горло свои ногти. Та открыла рот, выпустив палец Элен. Баронесса подошла к столу и обильно полила палец одеколоном.

— Ты не поедешь в Веймар! Останешься здесь и сгниешь. Немецкая земля принадлежит только нам, немцам! — крикнула Кристина, выбегая из комнаты.

Через минуту вошел Карл.

— Как ты себя чувствуешь, моя дорогая?

— Лучше. Значительно лучше, — ответила Элен.

— Гости перешли в салон. Может быть, ты к нам вернешься? — предложил барон.

Элен поправила платье и с достоинством вышла из комнаты, за ней Карл. В салоне кто-то запел рождественскую песню: «Тихая ночь, святая ночь», которую подхватили все. Кристина смотрела на кровоточащий палец Элен, а та с удовлетворением задержала свой взгляд на свежих царапинах на шее Кристины.

Слова старой рождественской песенки эхом отдавались в соседних комнатах и в помещениях для слуг.

— Что они делают с этим хлебом? — спросила Наргис, указывая на лежащую на тарелке облатку.

— Это святой хлеб. Он означает любовь и согласие, — ответила старшая служанка.

— Как это прекрасно…

— У них так принято. Они всегда вежливы друг с другом, живут в дружбе, не так, как мы. У нас человек человека в пустыне убьет за каплю воды.

— Да. У них иначе. Они любят друг друга. И так прекрасно поют…

На следующее утро Наргис шла через сад. За дворцом она встретила Ореша, который грузил в машину красители.

— Ты не хочешь со мной поговорить?

Наргис заколебалась, но, не говоря ни слова, направилась в сторону пещеры, в которой зимой хранились продукты. Войдя в пещеру, в полумраке девушка внезапно услышала таинственный голос, отражающийся от стен многократным эхом:

— Дитя мое… Дитя мое… Подойти поближе.

Девушка выбежала из пещеры, посмотрела, нет ли кого снаружи. Вокруг царила тишина. Она вернулась и снова услышала голос:

— Не бойся… Подойди поближе… Как тебя зовут, малышка?

— Наргис, — ответила испуганная девушка.

— Говори громче!

— Наргис.

— Закрой глаза и постарайся увидеть того, кого любишь. Закрой глаза…

Наргис закрыла глаза и замерла в ожидании.

— Что ты видишь?

Девушка открыла глаза и со страхом оглянулась.

— Кого ты видишь?

— Никого, — ответила она тихо.

— Старайся его увидеть.

— Да. Теперь вижу.

— Того, кого любишь?

— Да, того, кого люблю.

— Где он?

— Не знаю.

— Сколько ему лет?

— Не знаю.

— Как он выглядит?

— Не знаю, не знаю, не знаю… — Наргис, рыдая, выскочила из пещеры. Через минуту она вернулась.

— Кто он? — услышала Наргис тот же голос.

— Это мой отец, — ответила девушка.

— Ты никогда его не видела?

— Может быть, и видела, но не помню.

— Где он находится?

— Не знаю.

— Приходи сюда в субботу в полдень.

— Кто ты?.. Кто ты?.. — с волнением спрашивала девушка.

Ответа не было. Взяв себя в руки, Наргис пошла в глубь пещеры, обыскала ее, но никого не нашла. Взяла большой горшок с мясом и вернулась в кухню. Выждав немного, спросила кухарку:

— Зачем построили эту пещеру?

— Летом господа там отдыхают, потому что там холодно, а зимой она служит нам кладовкой. Иногда летом, когда приезжают гости, они вызывают там духов.

— Как это — духов?

— Ну, попросту так играют. Таинственный голос говорит тогда: «Закрой глаза и увидишь того, кого любишь».

— А чей это голос?

— Там есть дырка, и кто-то, спрятавшись снаружи, говорит через бамбуковую трубку, — пояснила кухарка.

Наргис вскочила, побежала к пещере, обыскала все вокруг и нашла замаскированное отверстие и длинную бамбуковую трубку. Приложила к ней губы и произнесла несколько слов, которые отразились глухим эхом.

Наргис выбежала в сад. Ореш как раз заканчивал погрузку товара в грузовик.

— Зачем вы это сделали? — с грустью спросила девушка и, не дожидаясь ответа, исчезла в кухне.

Вездеход Бахмана медленно двигался по пустыне. Рядом с Гансом сидел Август. Машина словно плыла по волнам несомого ветром песка. Вдалеке, как сквозь туман, виднелось стадо овец и пастух.

— Вы знаете, — говорил Ганс, — они в течение шести-семи месяцев в году пасут свои стада в пустыне, передвигаясь в поисках воды и травы. С собой берут только сухой хлеб и вяленое мясо. Это люди открытые, разговорчивые, а после нескольких месяцев одиночества каждый встреченный человек для них — подлинный клад. Но договориться с ними нелегко. Они живут в своем собственном мире, не имея понятия, что такое море или большой, кипящий жизнью город. Но им известны все тайны пустыни. Только говорят они о ней загадками. То, что здесь происходит, они окружают тайной. Создают легенды и мифы. Я хотел как раз вам показать одно из чудес пустыни. Для геолога это может оказаться восхитительным.