Василий Щепетнёв - Швейцарское Рождество

— Помогите!

Как ни торопился Феликс, но свечу все-таки зажег. Зажег, подождал, пока язычок пламени устоялся, и лишь затем начал спускаться, со свечой в левой руке и пистолетом в правой.

Задним шел и Арехин. Налегке. Ни свечи, ни пистолета.

Дом располагался на скалистом основании, и ход, и весь подвал, каким бы он ни был, были вырублены в камне. Воздух сухой, это не равнинные подвалы, где подпирают почвенные воды.

Спустились они метра на четыре. Хорошо строят швейцарцы. Капитально.

Спуск привел в помещение, размерами повторяющее холл.

Пустой. Три двери, по одной в каждой стене. И — тишина. Призывы о помощи прекратились.

— Куда? — спросил Феликс. Не Арехина спросил, не себя, а — просто спросил.

Дверь, та, что слева, бесшумно приоткрылась. Чуть-чуть, на ладонь, но Феликсу хватило, чтобы принять решение. Он подошел к двери и распахнул ее.

Свеча погасла, но не от движения воздуха — ее выбил из руки Феликса Вальтер, мелькнувший в дверном проеме. Выбил и «браунинг» — пистолет упал к стене.

Темнота не была совершенной: от стен шел слабый свет, слабый настолько, что человек обыкновенного зрения его, пожалуй, и не заметил бы. Но Арехину хватало. Он видел, как Феликс, оправившись от неожиданности, схватился с Вальтером, видел и то, что шансов у Феликса не было никаких. Но главное — он видел «браунинг», отлетевший в угол.

Не мешкая, он подскочил к пистолету, поднял его и поспешил к дверному проему.

Вальтер уже повалил Феликса, не обращая внимания на попытки Феликса задушить его.

Арехин приставил пистолет к правому уху Вальтера и дважды выстрелил. Потом еще дважды, теперь уже в левое ухо.

Выстрелы его ослепили и оглушили. Но Вальтеру пришлось хуже.

Спустя минуту Феликс начал подниматься. Повернулся на живот, встал на четвереньки, постоял пару минут, потом медленно начал выпрямляться. Не стонал, терпел.

Встав во весь рост, зажег спичку, а от нее свечу, которую поднял с пола Арехин.

— Что это с ним? — спросил Феликс, дыша тяжело и прерывисто.

Вальтер ползал по полу, натыкаясь на стены. Кровавые дорожки отмечали его путь.

— Похоже, они живучие, — ответил Арехин.

— А — добить?

— Кобольда? Вряд ли. Да и патроны берегу. Ведь где-то неподалеку должна быть Лотта. Теперь я пойду первым, а вы за мною.

Феликс хотел было возразить, даже рот открыл, но потом закрыл. Видно было, что каждое движение дается ему с трудом.

Арехин вошел в новую дверь. Проход в двадцать коротких шагов — и новая камера. Размер прежний, только в стенах ниши. А в нишах — пропавшие литераторы. Они были спеленаты белесыми лентами. Не как мухи паутиной, но похоже.

— Сейчас, сейчас. — Арехин вернул пистолет Феликсу, а сам осторожно прикоснулся клеите.

Вопреки опасениям, она не была липкой. То есть прежде, видно, была, поскольку и к одежде, и к коже Надежды Константиновны приклеилась довольно прочно, но теперь ее можно было трогать без опаски.

Вот и ножик швейцарский пригодился: острое лезвие легко справлялось с лентой, и через пять минут Надежда Константиновна уже стояла сама.

Стояла и молчала. Ладно, это, пожалуй, и к лучшему. Ильича он освободил быстрее, а Льва Давидовича и вообще за минуту — пришла сноровка.

Те встали рядом с Надеждой Константиновной, тоже молча.

— Владимир Ильич! Лев Давидович! Надежда Константиновна! — взывал к ним Феликс, но напрасно.

— Они одурманены, — успокоил Феликса Арехин. — Пройдет.

— Вы уверены?

— Нет, — признался Арехин. — Я надеюсь. — Он подошел к следующей, четвертой нише.

В ней был человек, неизвестный Арехину. Мертвый человек. Мертвый основательно: видом своим он напоминал иссохшие мощи старцев Печерской Лавры.

— Это тот, кого вы искали? — спросил он Феликса.

Тот наклонился, поднеся свечу к самому лицу мертвеца.

— Да, он. Валентин. Но что с ним стало?

— Съели изнутри.

Арехин прошел вдоль стен. В камере обнаружились еще четыре ниши, и все они были заняты иссохшими телами.

— Нам лучше уйти поскорее, — сказал он.

— Одну минуту, — Феликс продолжал осматривать несчастного Валентина. — Вы не поможете мне?

— Что я должен сделать? — не удивился Арехин.

— У него на шее мешочек должен висеть, на ремешке. Вы его снимите, мешочек, пожалуйста. Или перережьте ремешок ножом.

Арехин так и поступил: перерезал ремешок и снял мешочек с тела. Мешочек небольшой, кожаный, а внутри, похоже, пара камешков размером с лесной орех каждый. И свернутые бумажки.

Он протянул мешочек Феликсу.

— Партийная касса, — сказал тот. — Мне в карман положите, пожалуйста. А то руки заняты.

Арехин положил, отчего не положить.

— Только руку вам придется освободить. Отдайте пистолет.

— Зачем?

Вместо ответа Арехин подвел Надежду Константиновну к Феликсу.

— Возьмите ее за руку.

Потом к Надежде Константиновне подвел-Владимира Ильича и вложил руку в руку. Потом — Льва Давидовича.

Держались за руки они крепко. Запросто не расцепишь.

— Ведите их наверх.

— А вы?

— А я буду прикрывать отход.

Они шли ходом, потом мимо продолжавшего ползать Вальтера, потом по лестнице наверх, в чулан, а из чулана в холл. Арехин придвинул к двери, ведущей в чулан, скамью. Невелика защита, так другой нет.

— Что будем делать? — спросил Феликс.

— Ждать.

Они рассадили всех за стол.

— Половина двенадцатого, — заметил Феликс. — Когда, вы думаете, они придут в себя?

— В сказках сказывают — поутру.

— В сказках?

— Мне няня рассказывала про подземных злыдней. Но киевских, а не швейцарских. Те злыдни утаскивали в свои норы нет послушных детей, и ели, как пауки мух.

— Вы верите в сказки?

— Как не верить.

— Но вы же современный образованный человек, студент…

— Хорошо, есть другой вариант. Наши хозяева подрабатывают разбоем. Такое среди содержателей гостиниц случается. Если путник одинок, отчего бы не ограбить, не убить? Через гостиницу проходят сотни людей. Страна вольная. Мало ли кто куда свернул. Вашего Валентина посчитали одиноким. Расспросили, не ждет ли он друзей. Нет? Точно нет? Ну, не обессудь. И сделали с ним то, что сделали.

— Но с какой целью?

— Вы сами сказали о партийной кассе.

— Ведь они ничего не забрали.

— Не успели. Считали, что у них достаточно времени. И тут нагрянули мы. Хозяева поняли, что промахнулись, что Валентина будут искать, потому решили избавиться и от нас.

— Но как бы они объяснили…

— Сказали бы, что мы пошли дальше, в соседнее селение. А оттуда прямиком куда-нибудь еще. Хоть в Берлин, хоть в Париж. Ищи-свищи. Кто бы нас особенно искал?

— Но неужели никто в Майрингене не догадывается о том, что происходит под боком?

— Как знать. Возможно, кое-кто и догадывается. Но покуда пропадают только чужаки, никто не вмешивается.