Сергей Семенов - Мир приключений, 1927 № 07

Блондинка пожимает плечами и в пятнадцатый раз отказывается.

— Благодарю вас, еще раз повторяю, я не выношу сладостей.

Чичиков настойчив:

— Никогда не поверю. Барышни все любят сладкое.

— Ну, значит, я не барышня.

Чичиков пристально смотрит в голубые глаза собеседницы, исследует ямки на щеках, жмурится и облизывается, как кот:

— Не похоже… Клянусь Аллахом, не похоже.

Пассажиры как-то виновато улыбаются, за исключением жалкого паралитика, повидимому, вообще неспособного улыбаться. Ему лет 35, брови нахмурены, выражение лица страдальческое, правая сторона тела парализована, нога отставлена, как деревянная.

Рядом с блондинкой — место человека в инженерной фуражке. Нервное, увядающее лицо, спазматическая улыбка часто кривит тонкие губы. Такую улыбку можно наблюдать на портретах Вольтера и Джиоконды да-Винчи.

Поодаль — почтенная чета, типа уездных волкодавов. Он — одутловат, землист лицом, часто оттопыривает нижнюю губу и зачем-то дует себе в нос. Челюсть огромная, лошадиная. Подруга — бела, крупичата, лунный лик, лоб отсутствует, о мыслительных способностях не может быть двух мнений. С ними — чадо, подросток — девочка лет пятнадцати. Жадно читает распухшую книжонку и часто закрывает глаза, переживая прочитанное.

Восьмой — у самой двери, — молодой человек в бархатной толстовке. Часто взглядывает на подростка. Та, украдкой, на него. Когда их взгляды встречаются, девочка розовеет и опускает глазки в книгу.

Вот и все. Итого — восемь.

Рассказчик замолчал и победоносно поводил глазами по аудитории. Все слушали очень внимательно, это даже немного удивляло Скуловича.

— А где же ваш Жбанков? — не утерпел Гапченко.

— Я очень просил не перебивать. Все предусмотрено. Один из восьми— Жбанков. Итак, я продолжаю.

— Жбанков изучил своих спутников и пришел к безотрадному выводу: мелкота. Побывал в соседнем отделении, — там еще безнадежнее. Группа рабочих каменщиков и несколько человек крестьян и крестьянок. Разочарование и досада наполнили все существо Жбанкова. Похоже: прокатиться до Песчанки впустую. На обратном пути ребята, рассованные теперь по разным вагонам, засмеют. Кончена карьера советского Шерлока Холмса!..

А текст телеграммы, заученный наизусть, так и лезет в голову, напрашивается на расшифровку. И ничем его оттуда не вышибить:

— Масло — это, несомненно, ценности. Погода — благоприятная обстановка. Сердце — поезд, который должен остановиться: Температура … Что может означать температура? 37,5… Или — 35,7?

Порылся в карманах. Вспомнил — бумажка с текстом в старом платье осталась. От досады даже скрипнул зубами и еле из роли не вышел.

А время идет, а версты бегут.

Обстановка в вагоне самая мирная. Чичиков все время рассказывает глуповатые, но смешные анекдоты. Блондинка от души хохочет. Девочка-подросток примостилась около, тоже смеется. Подхихикивает и молодой человек в бархатной толстовке.

Незаметно перешли на страшные истории. Центр внимания перемещается к инженеру с улыбкой Вольтера. Этот рассказывает картинно, живо и интригующе. Девочка попеременно раскрывает от волнения то рот, то испуганные глаза.

— Лиля, ты смерила себе температуру? — крикнула круглая дама дочери.

— Нет, мама.

— Сейчас же поставь градусник. Скоро четыре часа. Сколько было утром?

— Тридцать семь и пять.

Жбанков насторожился.

— Что за чертовщина? Неужели с этой стороны? Да нет, быть не может. Просто, совпадение… А что если и вся телеграмма плод его фантазии… Жбанкову видно девочку. Она смотрит на него и краснеет, не знает, что делать с термометром. Жбанков отворачивается и бесцельно смотрит в окно.

Местность — однообразная. Песчаные холмы и редкие перелески. Похоже, будто поезд идет по кругу, в сотый раз пробегая одно и то же место.

А время идет, версты бегут.

Болтовня прекратилась. В отделении разлилась вязкая, томительная скука. Ждали станции, где можно запастись кипятком и пообедать. Блондинка, одев пенснэ, смотрела в окно. Инженер читал газету.

— У вас хорошее зрение? — обратилась к нему девушка. Сколько верст мы отъехали?

Инженер придвинулся ближе и, умышленно стараясь дышать ей в затылок, стал ждать верстовой будки.

— 324, — сказал он и вынул часы. Скоро будет большая станция. Можно пообедать. 325… Поезд идет ходко, ровно верста в минуту, Жбанков машинально, по привычке, вслушивался в разговор. Он тоже ждал этой станции, где встречаются поезда. Бессознательно следил за убаюкиващим ритмом колес, мысленно повторяя про себя:

— Температура… температура… температура… — На низких нотах отбивал жесткий тысячный. Ему вторил соседний, на более высоких:

— Тридцать семь и пять… Тридцать семь и пять… Триста семьдесят пять.

Жбанков даже привскочил на месте. Если бы кто-нибудь следил за ним в эту минуту, его инкогнито было бы разгадано.

— 375! Идиот! Как я не сообразил раньше? Сердце останавливается, температура 37,5 — поезд остановят на 375-ой версте! Ясно, как кофе!

Вагоны застучали по стрелкам. Поезд подходил к станции.

— Подсядет кто на этой станции или нет? — соображал Жбанков и мысленно принялся комбинировать дальнейший план действий. Ему неожиданно стал понятен взгляд одного из пассажиров, несколько минут тому назад брошенный на красную ручку тормозного крана. Таких случайных взглядов не бывает…

Скулович остановился и с улыбкой обратился к хозяйке дома:

— Пока мои пассажиры закусывают, с вашего разрешения, я также выпью стаканчик винца…

— Конец? — спросил слегка задремавший Кумов.

— Пока только маленький антракт, для подкрепления сил, улыбнулся Скулович.

— А вам уже, дяденька, приснился конец? Любопытно знать какой? — засмеялся Залкинд.

— Жбанков влюбился в блондинку и Кумова пригласили на свадьбу, — пробасил Гапченко.

— Угодно дослушать? — спросил Скулович.

— Просим, Иван Станиславович, — загалдели гости.

— Было часов восемь вечера, когда поезд двинулся дальше. Все пассажиры отделения, не исключая паралитика, побывали на станции. Теперь в отделении прибавилось еще двое. Один примостился у выхода на площадку, другой рядом с паралитиком на продольной скамейке. Это был широкоплечий, добродушный и красивый парень, с ясными, смеющимися глазами. Кожаная куртка ему, должно быть, досталась по наследству, была заметно узка и вот-вот грозила лопнуть по всем швам. Когда отворялась дверь из соседнего отделения, она неизбежно ударяла его по плечу. Парень только добродушно почесывался.

— Пересядьте, товарищ, сюда, пока вас не зашибли, — предложил, подвигаясь, пассажира лицом Чичикова.