Валерия Чернованова - Александрин. Яд его сердца [СИ]

— Я всё же надеюсь привязать вас к себе иным образом, — почувствовав, как тревога отступает, весело улыбнулся Моран. Заметив молнии в прекрасных голубых глазах, уточнил поспешно: — И я совсем не имею в виду чары. Если вы и полюбите меня, то полюбите добровольно.

Мой побег бесславно провалился. Я всё-таки последовала за Стражем обратно в Валь-де-Манн. Не потому что поверила его сладким речам, а потому что понимала: Моран во многом прав. Уповать на одну удачу и слепо надеяться, что никакой негодяй не позарится на моё тело и на мою жизнь — глупо. Лучше переговорю с отцом и попрошу его (нет, настою!), чтобы сделал хотя бы одно доброе дело для своей не самой любимой дочери: пристроил меня в какой-нибудь монастырь где-нибудь на окраине Вальхейма, где я буду в мире и покое доживать свои дни.

Так думала я, замёрзшая и усталая, возвращаясь с маркизом в его родовое поместье. А утром, проснувшись… поняла, что не смогу распрощаться с привычной жизнью. Не смогу похоронить себя в крошечной затхлой келье, где с утра до вечера вынуждена буду возносить молитвы Единой. Не смогу в знак послушания и смирения остричь себе волосы, которые когда-то в далёком-предалёком детстве вечерами расчёсывала мне мадам Ортанс. Назвать баронессу мамой язык больше не поворачивался. Возможно, когда-нибудь в будущем… Когда обида перестанет мне грызть душу.

Увы, в Луази, что бы там ни говорил его светлость, вернуться мне не позволят. А если и позволят, то от бесконечных упрёков я там с ума сойду. Хоронить себя заживо в монастыре тоже не хочется. Остаётся… Да ничего не остаётся! Только демонов брак с его демоновой светлостью. Но на Морана я была обижена не меньше, чем на баронессу.

Влюбился он, как же! Вот прямо-таки взял и сразу забыл свою распрекрасную Серен, променяв её на пустышку.

Всё утро промучилась сомненьями, в волнении искусала себе все губы, кидалась из одной крайности в другую: монастырь или брак? Хотя… и там, и там клетка. С одной лишь разницей — клетка, в которой надеялся заточить меня Страж, была золотой. В то время как монастырская келья наверняка окажется убогой. Нет, я не была неженкой, но всё же… С другой стороны, там наконец позабуду, что такое унижение и больше никогда не буду чувствовать себя ущербной.

Неожиданно принять решение мне помогли сёстры. Или, может, с их помощью я просто пыталась оправдать своё малодушие. Перед завтраком близняшки заявились ко мне, как всегда, сияющие улыбками, и принялись наперебой делиться радостной новостью про бал, который уже в следующем месяце намеревался устроить в их честь наш великодушный маркиз и пригласить на него самых завидных женихов королевства. Да не где-нибудь в провинции, а в самой столице!

Глядя на их счастливые лица, я понимала, что Моран и на этот раз меня переиграл. Будущее близняшек отныне действительно в моих руках. Откажусь выходить замуж — и не видать им женихов. Между нами не останется ничего, кроме жгучей ненависти, которую сёстры пронесут через всю свою жизнь. Не уверена, что такой груз ответственности мне по плечу.

И я смирилась.

Или, скорее, сделала вид, что смирилась, поклявшись самой себе во что бы то ни стало разгадать все тайны своего уже почти мужа и выяснить, почему именно мне суждено стать новой маркизой де Шалон.

Ну а что касается его светлости… Пусть думает, что в моём лице обрёл покорную избранницу и жену. Я не буду его разубеждать и разочаровывать.

Пока не буду…

Спустя два дня после нашей «незначительной размолвки» — так баронесса назвала мою попытку расторгнуть помолвку — в храме пресветлой Виталы сыграли свадьбу маркиза и его невесты.

Это знаменательное событие отмечала вся Гавойя. Ну или по крайней мере все окрестные деревни и прилегавший к Валь-де-Манну одноимённый город. Реки вина разливались по его широким улицам, столы на площадях ломились от всевозможных яств. А в самом дворце самые знатные вельможи королевства поздравляли молодых с началом новой главы их жизни. Тосты, танцы и снова угощенья. Улыбки, смех, сладкие вина. Наверное, от них кружилась голова.

Или, быть может, от волненья…

Каждое новое мгновение, исчезавшее в воронке прошлого, приближало меня к моменту, когда я стану де Шалону женой. В полном смысле этого слова.

Страха не было. Разве что совсем немножечко… А ещё какое-то дурацкое предвкушение, отзывавшееся не менее дурацкой дрожью во всём моём теле. Оно волной прокатывалось от позвоночника до кончиков пальцев всякий раз, стоило мне увидеть новобрачного. Поймать украдкой взгляд его бездонных тёмных глаз или мимолётную улыбку.

На протяжении всего вечера Моран был со мной сама обходительность. Внимательный, заботливый супруг, не перестававший одаривать свою избранницу теплом и лаской. И в то же время от него будто веяло холодом. На лице — маска влюблённого мужчины. В груди — лёд вместо сердца.

В иные моменты, когда он смотрел на меня, безумно хотелось поверить в сказку и отдаться во власть доселе неизведанного чувства счастья. Но что-то глубоко внутри меня, засевшая червоточиной тревога, не давала раствориться в этой пьянящей эйфории.

Праздник закончился далеко за полночь. Отгремели салюты, разъехались гости, среди которых, к моему великому облегчению, не было Опаль; и служанки, под хихиканье и перешёптывания сестёр, повели меня готовиться к брачной ночи.

Мари среди них не было. После того как открылась правда о приворотном зелье, девушку я больше не видела. Она пострадала за то, что пыталась угодить этому скользкому типу, своему хозяину.

В чьей власти я оказалась.

Не успели служанки переодеть меня в тонкую полупрозрачную сорочку, отделанную нежнейшим кружевом, как заявилась баронесса. Как всегда, всё контролировать и надзирать.

Велела оставить волосы дочери собранными, чтобы его светлости было удобнее рассматривать приобретённую собственность. Зачем-то набрызгала на меня духами, от которых нестерпимо захотелось чихнуть. Нисколько не стесняясь присутствия прислуги, принялась давать мне… хм, наставления и советы о том, как не разочаровать супруга в первую ночь любви.

Служанки, нарочито медленно расстилая кровать, украдкой поглядывали на нас и улыбались, а у меня внутри всё кипело от раздражения на мать.

— Да когда вы уже наконец умолкните! А ещё лучше — уедете! — выпалила я и почувствовала, как к щекам приливает румянец. Знаю, опрометчивые слова, не позволительные для послушной дочери, вот только в тот момент мною руководил не разум, а эмоции.

Закутавшись в шаль, чтобы унять нервную дрожь и скрыть бесстыдный вырез сорочки, поднялась с кресла.

Если мама сейчас же не уйдёт, придётся ей в этом помочь. У меня и так от волнения коленки дрожат, все мысли только о демоновом муже, а тут ещё и она на нервы капает!