Михаил Бурлаков - Москва-21

Над головой ни облачка, люди вокруг куда-то исчезли, и такое ощущение, словно время остановилось, настолько жизнь кажется прекрасной. И я, очевидно, в один из немногих раз в своей жизни, ловлю себя на чувстве полнейшего бескомпромиссного счастья. Такого счастья, которое пронизывает тебя всего такой приятной доброй теплотой, и ты чувствуешь каждым наносантиметром своего тела, что все обязательно будет хорошо, ведь иначе и быть не может. Именно здесь и сейчас, находясь под палящим, слегка соблазнившимся закатом солнцем, где-то на окраине столицы со своим школьным товарищем, держась за сводящий судорогой живот, я ощущаю это великое чувство.

Учитывая тот факт, что нас неплохо так надуло, мы смеемся очень долго. Затем, когда у нас уже получается более менее шевелить языком, Леха выпрямляется, лицо его делается несколько серьезным, и он произносит:

– Братка, давай пообещаем друг другу, когда бы и что бы в нашей жизни не случилось, как бы мы в будущем не поругались с тобой, мы всегда найдем в себе силы простить друг друга, позвонить, поговорить, и в итоге остаться друзьями… лучшими друзьями.

Видно, что его только что резануло то же самое чувство, что и меня.

– Ты конечно как скажешь чего-нибудь, братэлло, – говорю я заплетающимся языком, улыбаясь и пытаясь осознать всю беспрекословную ценность момента. Повременив немного, я отвечаю: – Ну, конечно же, я всеми руками за. Впервые за все время нашего знакомства ты предложил что-то невредное для здоровья.

И мы, заржав в голос, приобнимаемся.

Я разлепляю глаза. Похоже, это был всего лишь сон. Я сижу, уткнувшись лицом в скрещенные на задней парте руки. Наш курс сейчас на лекции по «Управлению чем-то там» в поточной аудитории типа амфитеатра. Меня будит, толкая в бок, Ванек, мой однокурсник.

Сперва я поворачиваю к нему свою заспанную и недовольную физиономию, но затем чувствую, что стало как-то поразительно тихо.

– Молодой человек! – раскатистым высоким голосом доносит женщина снизу: очевидно, наша лекторша.

Я поворачиваюсь к ней и указываю на себя пальцем, всем видом демонстрируя вопросительную интонацию.

– Да-да, именно Вы. Доброе утро. Спешу Вам сообщить, что у вас сейчас проверочная работа по пройденной лекции.

Я слышу недовольные стоны, вздохи и демонстративные ерзанья за партами, хотя знаю, что большинству совершенно фиолетово на то, что сейчас будет, и будет ли вообще, потому как 90% нашего потока даже не посещало бы эту пару, не люби этот лектор давать неожиданные контрольные, результат которых должен влиять на итог семестра. Наш препод, а вернее преподша – молодая девушка лет тридцати, явно страдающая комплексом неполноценности от отсутствия половой жизни, и потому считающая нас обязанными хоть как-то восполнять эту недостачу. Вся поточка начинает галдеть, и мой оправдывающийся тон заглушается звуком выключающихся айфонов и обтирающих сиденья задниц.

Я тут же запускаю механизм поиска вариантов списывания, опрашивая сидящих вблизи, какую тему мы сейчас проходим. И пытаюсь по глазам понять, кто в ней хотя бы немного шарит и готов на безвозмездный бартер.

Пока я этим занимаюсь, мой товарищ Ванек, видя, что я пришел в себя, неутомимо начинает повествование о своём романтическом опыте с девушкой. Ситуация следующая: он уже около года живет с девушкой, и уже около года, как стал чаще прибухивать и выплескивать эти нравоучительные сентенции мне на редких парах. А поскольку я не большой фанат историй чьих-либо отношений, то я в этом время активно практикую пропускание чего-то мимо ушей. Тем не менее, сейчас я вполне себе с пониманием и даже сочувствием слушаю его краем уха. Он как-то на похуй сообщает мне о новых приключениях, которые он претерпел на днях, а именно – обыкновенная бытовая трагедия про то, как его Даша любит иногда копаться в его телефоне без его ведома:

– …вот, представляешь, я беру телефон и вижу, что сообщения открывались. А я-то помню, что всегда закрываю все вкладки. И в этот момент я вновь вспоминаю, как же меня бесит, когда эта ревность переступает черту. Короче, не знаю, что с ней делать, пока вот бойкотирую.

Я отвлекаюсь от своих неудачных попыток нарыть нам какой-нибудь быстрый вариант списывания:

– Ванек, сколько ты мне уже про эту тему лечишь, я все одно не пойму, на кой ты с ней вообще до сих пор встречаешься?

– Потому что, братан, во всём есть свой изъян. Ты либо как я живешь с одной офигительной девочкой, которая дает тебе все что нужно, и у вас охуенный секс, и в плане мозга тоже, либо как ты живешь в съемной квартире холостяцкой жизнью и плачешься по утрам в выходные о том, какой ты ненужный и одинокий. И так и так стабильность есть, но я думаю, что твоя стабильность – это стабильная шляпа.

– Окей, а почему ты просто не поговоришь с ней вместо меня? Я ведь не умею ни ванговать, ни заговаривать. А так бы побеседовали, пришли к консенсусу.

Тут Ваня бросает на меня взгляд, словно я спорол какую-то чушь:

– Братан, ты о чем вообще? Я столько копий сломал, без толку. Я уже давно пытаюсь понять как устроен мозг женщины, и всё больше убеждаюсь, что это невозможно.

Тут лекторша объявляет, что она не пошутила, и у нас действительно будет десятиминутная проверочная – спасибо, естественно, мне. Она делит нас на варианты, исходя из своих личных детских травм, и называет по три вопроса каждому варианту. На вопросы нужно отвечать открыто. Но как я частенько убеждался, правильность ответа не гарантирует успешность исхода, особенно в моем случае, поскольку лекции этого предмета я либо прогуливаю, либо использую их как площадку для физического восстановления.

В этот раз нам с Ваньком серьезно фартит, потому что ниже нас в аудитории сидит отличник, весельчак и рубаха-парень Николай (явный школьный медалист). Коля всегда в очках, свеженьком, но колхозном свитшоте, как сейчас стало модным говорить, потертых то ли от времени, то ли от отсутствия ухода джинсах и с нестираемой улыбкой на лице. Коля почти всегда помогает по учебе, если его вежливо попросить. Именно поэтому всегда есть причина относиться к нему хорошо. Наверное, именно его безотказность и понимание во всем делают его отличником, покладистым человеком и приятным собеседником. С ним очень сложно поссориться, практически невозможно, но, наверное, поэтому и не хочется.

В результате мы с Ваней, переформулировав, скатываем у него все, что можем расшифровать из его кривого почерка, на что-то отвечаем сами, расплывчато и по-философски. После спускаемся к кафедре и сдаем свои работы в числе первых. Лекторша с недоверчивым презрением быстрым взглядом проглядывает их и молча кладет к другим.