Михаил Бурлаков - Москва-21

Так началась вся эта недолгая, но насыщенная событиями история, мы пересекались в вузе, переписывались по ночам, гуляли, созванивались, делая друг другу комплименты, даря улыбки где бы то ни было.

И вот сейчас она идет ко мне навстречу и произносит, словно окатывая меня с ног до головы чем-то солнечным:

– Приветик, ты как?

Она быстро подходит и мы, здороваясь, целуемся в щечку.

– Лучше не бывает, – вставляю я в образовавшуюся пустоту первое, что приходит мне в голову.

Меня так и тянет к ней, но мы еще пока не вместе, и потому бросаться на нее на виду у всех некультурно, тем более, можно спалить свои чувства, которые тебе еще обязательно потом припомнят. Мы все всегда говорим про гуманность, толерантность, заботу о других, прикрывая все человеческим фактором. Потом же, когда жизнь затрагивает голый нерв, в нас вселяется эгоизм и лицемерие, которые почище самой прожжённой привокзальной шлюхи, насильно используют нас и уходят.

Вокруг нас изнуренные чередами пар студенты постепенно заполняют собой пространство, тем самым лишая воздух кислорода, а нас интимности момента. Я стою, общаюсь с Викой о всякой беллетристической чепухе и ощущаю себя немного задыхающимся от этой большой залы первого этажа, забитой бесконечным морем тел.

– Вик, а давай сбежим отсюда, – говорю я, прервав ее размышления вслух.

Вика обрывается на слове, но делает это так изящно, словно так и должно было случиться. Она плавно размыкает губы, чтобы ответить мне, но из ее уст ничего не вырывается, она просто смотрит мне прямо в душу своими глубокими, как океан, глазами, преисполненными смысла. Тут же уголки ее глаз морщатся, а уголки рта разъезжаются в разные стороны:

– Давай.

* * *

Через какое-то время, совершенно не замеченное рядом друг с другом, мы валяемся на металлических балках Пушкинского моста в парке Горького, на самом высоком месте. Солнце в зените, я в джинсовых шортах, а Вика в краске от того, что я завалил ее комплиментами, на которые она не смогла отреагировать иначе. На небе, зараза, когда не надо – ни облачка. Нас уже чересчур пригрело это сентябрьское солнце, и мы слегка взмокли, находясь на этой высоте, и мы продолжаем обсуждать всякую всячину в безмятежной суете вокруг, которая нас совсем не задевает.

Девушки всегда становятся такими, даже если на них просто смотреть. Рано или поздно они становятся обязательно маняще привлекательными, крайне теплыми, и в конечном итоге влажными, а при этом всем еще и до жути говорливыми, и неважно где это имеет место – дома в постели или здесь, на высоте нескольких десятков метров.

Я рассказываю Виктории о своих смелых планах на будущее: о том, как я открою ресторан в центре Москвы, куплю домик в Подмосковье и стану очень крутым писателем. А до этого я завоюю все золото мира в испытаниях, которые мне уготовила судьба. Вика же в свою очередь, рассказывает мне про свои амбиции, про то, как она хочет пойти работать ивент-менеджером в какую-нибудь крупную компанию, ну или же просто заниматься планированием, организацией и проведением разнообразных проектов, и что ей это очень интересно. Еще она говорит, что точно не собирается заводить в ближайшем будущем детей, хочет стать бизнес-леди, заниматься исключительно своей карьерой, и выйти замуж годам к тридцати, потому как не хочет зависеть от кого-то. Она рассказывает о своей семье и о той семье, которую она хочет создать в будущем. О чем бы она ни говорила, она подробно описывает все детали того, о чем говорит. Картинка в голове создается сама собой. А я лежу и удивляюсь, насколько точно она знает, чего хочет и насколько она целеустремлена. Я удивляюсь тому, как молодая девушка так сильно хочет чего-то добиться в этой жизни в этом городе, где у нее уже практически все есть.

Я оглядываюсь по сторонам. Мы словно на крыше этого мира. Под нами проходят парочки, по обе стороны от нас раскинулась полноводная река. С одной стороны за Крымским мостом блестит купол храма, с другой – река заворачивает за угол, неся свои воды к главному зданию Университета.

В следующий раз я уже ловлю свое сознание на моменте, когда мы спускаемся по эскалатору с моста и телепаем до ее слегка подбитой Toyota, которую отдал ей ее папа. Мы запрыгиваем в машину и долетаем до её Новых Черемушек, останавливаемся где-то, чтоб никому не мешать, и общаемся сидя в машине:

– Так ты из этих краёв? – говорю я, как только мы останавливаемся. Я впервые за свою жизнь здесь, и мне здесь уже нравится, хотя, понятное дело, с ней бы хоть на край света сейчас. Живи она где-нибудь в Бердищево, я был бы один хрен счастлив быть там с ней рядом.

– Ну так, да. Тебе здесь нравится? Мы давно уже живем здесь, всё очень удобно. Вон в ту сторону наш универ, вон там Илонка живет…

Тут бренчит ее айфон раскрученной по радио песенкой одной из ста пятисот зарубежных поп див, и она поднимает трубку. Ей, очевидно, звонит мама, и ее нежный голос, который слегка груб для классического женского, хотя от этого не перестает отдаваться в моей голове приятной мелодией, мягко доносит информацию, что она уже недалеко от дома и скоро будет. Попрощавшись, она вешает трубку и продолжает:

– Слушай, меня мама попросила поскорей домой.

– Да, сейчас скоро пойду уже…

Я сижу на соседнем пассажирском кресле и смотрю на нее, ее очертания меня завораживают: осеннее бежевое пальтишко, джинсы, руки, недавно поставившие машину на ручник, а теперь просто лежащие на коленях, хотя, пожалуй, даже чуть выше. Ее черты лица так идеальны, круглое личико, мягкие контуры бровей, еле заметные веснушки между глаз, результат жаркого лета, приятная улыбка, глубокие синие глаза. В общем, я пленен. Не знаю, как в этот момент я выгляжу в ее глазах, я только знаю, что мы оба подаемся вперед, и наши лица сближаются со скромной ухмылкой, пока губы не соприкасаются, и я не протягиваю руку, чтобы докоснуться своей ладонью до ее щеки. Боги, это неописуемо, мы целуемся, кажется, целую вечность и еле перестаем. В машине меж тем негромко поет Sam Smith:

«I’m covering my ears like a kid,

When your words mean nothing,

I go la la la…»

Я ощущаю странное чувство, будто готов просидеть с ней в машине до следующей жизни, настолько мне тут с ней хорошо…

Нежно попрощавшись и выбравшись из ее логова сказок в эту буквальную быль, оторвавшись от прекрасного, я бреду в состоянии огретого обухом по голове, как ненормальный, до метро. Я запрыгиваю в вагон и, врубив музло в наушниках, начинаю вникать в то, что вообще со мной произошло, смакую этот момент. Людям ведь всегда свойственно все драматизировать, особенно когда ты молод и хочется чтобы жизнь была как у, мать его, Сида Вишеса или Мика Джаггера. Поняв, что я натурально влюбился, я улыбаюсь, так как никогда в своей жизни и пропадаю в одном из сотен перегонов нашей необъятной подземки.