Робер Мерль - Остров. Уик-энд на берегу океана

— Смотрите–ка, — сказал Александр, — значит, аббат, ты еще здесь?

Тут только он заметил Майа.

— И ты здесь, щучий сын! Здесь, так тебя так, щучий сын! Здесь, так тебя, разэтак, щучий сын! Здесь, так тебя, переэтак, щучий сын!

Пьерсон с видом знатока слушал, склонив голову к плечу.

— Недурно! — одобрил он своим нежным голоском. — Совсем неплохо. Разве что не мешало бы чуточку поцветистее…

Александр поглядел на Майа, и его гнев сразу остыл.

— Да что это с тобой такое? Весь исцарапан. Ну и рожа у тебя. Что стряслось?

— Ничего, — сказал Майа.

И вдруг закричал:

— Ничего! Слышишь! Ничего!

— Ну, ладно, хочешь молчать — молчи, никто тебя не неволит, — сказал Александр. — Черт бы тебя побрал! С чего это ты на целый час опаздываешь? Мы уже думали, тебе каюк. Да говори же, черт, отвечай! — И добавил, помолчав: — Отвечай, когда с тобой разговаривают!

— Я ем!

— Ладно, — сказал Александр.

Он поставил флягу на землю у ног, закурил сигарету и сел, демонстративно повернувшись спиной к Майа.

— Тебя, аббат, руганью не прошибешь, ты у нас в этом отношении свободомыслящий какой–то.

— Стараюсь приспособиться.

— Да и насчет разных непристойных историй ты тоже любитель…

— Приспосабливаюсь, — повторил Пьерсон со своей девической улыбкой.

— Что это нынче с попами поделалось? Или это ты один такой?

— И они и я.

— Вот иезуит–то!

— Удивительное дело, — проговорил Пьерсон, — стоит сказать правду, и тебя сразу обзывают иезуитом.

Александр кружил вокруг Майа, как огромная встревоженная наседка вокруг своего захиревшего цыпленка.

— Да сядь ты, черт! — сказал Майа, не подымая головы.

Александр сел, положил ладони себе на колени и выпрямил стан.

— Так вот что происходит! — сказал он. — Мосье опаздывает на час, мосье пропускает свою очередь идти за водой. А когда мосье возвращается, мосье еще меня же и кроет!

Прошла минута в молчании, прежде чем Александр снова заговорил.

— Хочешь, я сварю тебе немножко кофе?

— Нет, не хочу.

— А вина хочешь?

— Пожалуйста.

Александр встал и принес свою кружку, ополоснул ее в баке с водой, налил вина и протянул Майа. Майа одним духом осушил кружку. Александр ополоснул ее и снова повесил на гвоздик, вбитый в дверь фургона.

— Все–таки сварю тебе немножко кофе.

Он взял полешко, подбросил его в костер и, опустившись на колени, стал раздувать огонь. Вокруг него тучей взлетела зола, и он закашлялся.

— Александр, — сказал Майа, — все–таки ты шикарный малый.

Александр поднял голову и оскорбленно поглядел на Майа.

— Шикарный? — буркнул он. — Да что это тебя разобрало? С ума сошел, что ли? Шикарный, говоришь? Шикарный? Сейчас я тебе покажу, какой я шикарный!

И снова стал дуть на огонь. Его курчавая борода касалась земли.

— А знаешь, что Дьери ушел?

— Знаю.

— И Пино тоже. Бедняга Пино, уж до чего ему было стыдно объявлять мне эту новость. Славный он все–таки парень, Пино. Он и его пулемет!… Нравился мне он очень, этот самый Пино: смотришь на него, и так тебе и кажется, что он не живой человек, а мультипликация.

Майа поднял голову.

— Отвяжись от меня со своим Пино и его пулеметом.

— Ладно, — сказал Александр и вдруг яростно добавил: — Значит, теперь уж запрещается здесь разговаривать?

— А на меня кофе не хватит? — спросил Пьерсон. — Я с удовольствием выпил бы чашечку.

— Через десять минут будет готово, аббат. Я на троих сварю.

— Чудесно, — сказал, Пьерсон, поднимаясь с земли. — Схожу–ка я пока, может, узнаю какие новости.

— Иди, а главное, попытайся узнать на этот раз, когда именно фрицы придут, час в час.

— И даже минута в минуту, — бросил Пьерсон через плечо.

Майа поднялся и пересел на место Пьерсона. Александр по–прежнему раздувал костер. И время от времени поглядывал на своего дружка. Майа сидел не шевелясь, упершись ладонями в колени. Он не курил. Глядел куда–то вдаль пустыми, невидящими глазами.

— Ну? — сказал Александр.

Майа так неожиданно быстро вскочил на ноги, что толкнул флягу и опрокинул ее.

— Так и есть, — сказал Александр, не трогаясь с места, — а теперь еще разлил воду для мытья посуды! Нельзя ли быть поаккуратнее, а? Значит, сам за водой пойдешь.

Майа глядел, как у его ног струйка воды медленно прочерчивает пыльную землю. Потом он снова сел, провел ладонью по лицу.

— Александр, — негромко сказал он, — я только что убил двух типов.

— Ты? — сказал Александр, приподнявшись с земли.

Майа взглянул на него с полуулыбкой.

— Да, я.

— Французов?

— А ведь верно, — сказал Майа, — я даже об этом не подумал. Единственное, что мне удалось сделать во время войны, — это убить двух французов!

Он сжал голову руками.

— Ну?

— Что? — спросил он словно спросонья.

— Почему ты их убил?

— Они хотели изнасиловать девушку.

— У‑у, сволочи!

Майа пожал плечами.

— И я так сначала думал. Но потом я тоже…

— Не может быть…

— Может. Впрочем, не совсем. Сначала она сама предложила.

— Значит, ничего общего.

— Не знаю…

Он снова провел ладонью по лицу.

— Все это так запутано. Возможно, она и не предложила бы, не будь сначала тех двух сволочей.

Александр сидел, положив руки на колени, раздвинув локти.

— Возможно, что и так.

— Но не в этом дело. Она боится за свой дом,

— А где ее дом–то?

— В Брэй—Дюне.

— Эх, черт! — сказал Александр. — Лучше бы ей уехать оттуда!

— Да что ты, ничего не выйдет! Она сирота, и дом — единственное, что у нее есть.

Он поднял с земли щепку и стал вертеть ее в пальцах.

— Она хотела, чтобы я с ней остался.

— Ого! — сказал Александр. — И ты думаешь, из–за этого она и…

— Сам не знаю.

— И что же ты собираешься делать? — живо спросил Александр.

— Да ничего не собираюсь! Ровно ничего! Ничего! А что, по–твоему, я должен делать? Я здесь, понял? В нашей столовке у санатория. В столовке у санатория на Зюдкоте вместе с Александром и Пьерсоном… Я здесь, понятно? Здесь я, Жюльен Майа, будущий военнопленный, в столовке санатория на Зюдкоте вместе с двумя моими дружками!

— Заткнись.

Александр подбросил несколько дощечек в огонь.

— А ты пробовал уговорить ее уехать?

— Еще как пробовал…

— Посидит одна, может, и решится.

— Нет. Умрет от страха, но останется.

— Значит, ничего сделать нельзя?

— Нельзя.

Наступило молчание. Потом Александр заговорил!

— Ты туда еще пойдешь?

— Нет.

— Это было бы чистое безумие.

— Да, — сказал Майа, — чистое безумие.

И неожиданно для Александра добавил каким–то несвойственным ему вульгарным тоном:

— А я, слава богу, не сумасшедший.

Он хихикнул, и Александр отвернулся.

— Можно было бы сложить поучительную басню, — сказал Майа. — Два мерзавца пытаются изнасиловать девицу. Я, человек добродетельный, убиваю этих двух мерзавцев. А потом сам насилую девицу.