Ная Геярова - Слёзы навий

Отвлек стук двери, в хату вошла Марья. Быстро посмотрела на Радомира, прикусила губу, перевела взгляд на русую, глаза зло сощурила. Этот взгляд поймала Данка. Глянула говоряще на Радомира, тот густо покраснел, прошибло в пот. И есть совсем расхотелось. Однако Данка подошла и взяла за руку.

— Извольте, глава, отужинать. — А глаза так и едят. И отвернуться неудобно, встретишься с другим столь же едучим взглядом — Марьиным. Вот же бабы!

Мужики уж и за столом сидят, в миски кашу накладывают, а он стоит, будто лом проглотил.

— Что ж ты, глава? Вроде всегда варенья мои нравились, — не успокаивалась Данка.

Он выдавил из себя тусклую улыбку, кивнул и прошел к столу. Старик Тихон быстро наяривал ложкой. Бледный медленно возил ложкой в еде, уставившись в стол. Девки сели с другого края, ели молча, глаз на остальных не поднимая.

Радомир и сказать ничего не успел, как в тарелку хлопнулась каша, а рядом встала кружка с пенной хмельной брагой.

Радомир сунул ложку каши в рот. Та показалась безвкусной. Запил брагой. Вот это да, осушил одним глотком, протянул ожидавшей за спиной Данке. Та плеснула еще.

— Ты бы не налегал, батюшка, после дороги да не поевши, можешь и захмелеть! — елейно пропела Марья, буравя взглядом. Радомир и рад бы, да только от хмеля уже мысли ослабли, хорошо так стало. Быстро ж его разобрало. Он сунул еще ложку каши в рот и снова запил.

— Слышь, Тихон, — начал разговор, не смотря на Марью. Старик карлик глянул исподлобья, широкие брови сползлись на переносице. — А чего это вы так далеко решили женихаться? Поди, и ближе есть хорошие женихи… Вона, на моих мужиков глянь.

У мужиков ложки в руках застыли. Охотницы хором вылупили глаза. Эка невидаль, чужих в женки зазывать! Лицо Марьи стало пунцовым.

— А ты никак сам приглядел? — сощурился старик.

Радомир хмыкнул. Вот же дед, все видит. Марья не выдержала, вскочила, бросила ложку о стол и кинулась к двери, по дороге наградив девчонок ненавидящим взглядом помутневших глаз. Радомир внимания на жену не обратил.

— Может, и так. Все же лучше, чем соглядатаи. Да тебе ли не знать.

— Лучше, не лучше… А решено советом поселковым. Куды сказали, туды и пойдем. Негоже нам на переправе коней менять.

Радомир захмелело кивнул. Поймал на себе недобрый взгляд мужиков и притихших охотниц.

— И то ладно. Ваш выбор.

Встал, потянулся.

— Данка!

Та стояла рядом. Он взял из ее рук крынку с квасом. Хлебнул прямо с края. Забористый, губы так и жжет.

Радомир было протянул крынку обратно, но передумал и, прижав к себе, направился к выходу. В спину ему устремились взгляды сидевших за столом. Даже девицы больше не ели, смотрели удивленно. Радомир усмехнулся. Русая отвела взгляд. Радомир снова пригубил из крынки и вышел. Но направился не в приготовленный хуторок, а к стойлу.

Хрипели, роя землю, кони. Радомир припал к гриве гнедого, тот фыркнул. Глава ласково похлопал его по шее, опустился на землю, откинулся на столб коновязи, прикрыл глаза. Гнедой коснулся его головы теплыми губами и чихнул.

— Вишь, как оно! — посетовал Радомир и прильнул к крынке. Брага полилась в рот и мимо, на черную косоворотку. Радомир вытер губы ладонью, поморщился, стряхивая пролитое с рубахи, но махнул на нее рукой. Марья снова высказывать будет. А что ему Марья? Жена не жена, поди уж разбери. Друг сердечный. А сердечный ли? Мысли — то какие поползли зловредные. До сей поры считал Марью лучшей. Ну и что, что холодна бывает? Устает. А от чего? Детей не народили. Дом за сестрой стоит. Выходит, устает меч из руки в руку перекидывать, стрелы метко пускать, да по тропам охотничьим бродить. А разве в этом суть жинкина? Разве о том он мечтал, ведя к алтарю крутобедрую, ясноокую девицу? Не о том. Вот оно теперь и выходит боком. Увидел он в русой все то, чего никогда не было в Марье.

Гнедой ткнулся мордой в волосы главы, фыркнул. Тот погладил его по ноздрям, поднял голову и поцеловал.

— И отчего ты не баба обычная? Только ты меня и понимаешь… — И снова прильнул к крынке.

Аглая искоса посматривала по сторонам. Мужики глядели на них удивленно, бабы — зло. И чего главе вдруг приспичило?

Тимир сидел у стола бледнее обычного, сжав руки в кулаки.

— Идем отсюда, — шепнула Ника, отставляя миску с недоеденной кашей.

Аглая и сама видела, убираться им нужно, пока какая из охотниц не решила разобраться с девицами. Отводя взгляд, встала и направилась за Никой.

— Дверь никому не открывай, — поймал ее за руку Тимир. — Случись чего, здешние нам не подмога — чужие мы.

Говорил шепотом, низко наклоняясь к самому лицу.

— Может, вы с нами? — попросила робко Аглая.

— Моя бы воля, я бы с вами… — На лице Тимира промелькнула ирония. Но тут же угасла. — Не положено бабам с мужиками, коли не муж и жена. И так после разговора Радомира на нас косятся.

Аглая вздохнула. Ника, смотревшая на сидевших за столом, хмурилась. Не нравился ей Древ, и слова Радомира не нравились. А бабы, щурившие на них озлобленные глаза, так вообще раздражали. И снова странное чувство, будто не своими глазами она смотрит, и та, которая видит, шепчет изнутри: «Нехорошо, уходить нужно!»

«Куда уходить, в ночь?»

«Кабы и в ночь! Ты не чувствуешь? Тучи густые темные, воронье на дворе грает! Не к добру. Бросить всех и уходить!»

«Как бросить всех? Я не могу всех! А Аглая?»

«Аглая опасна!»

«Опасна?»

«Ты не видишь, но я вижу! Аглая опасна как никто!»

Ника перевела взгляд на напряженное лицо подруги. Чем она может быть опасна?

Та, что внутри, вздыхала тяжко, трепетно и, казалось, душила от нетерпения и Никиного нежелания слушать ее.

«Уходи!» — закричала так, что в голове звон пошел.

«Замолкни!»

«Уходи!»

В этот момент подошла Данка.

— Спасибо, хозяюшка, — только чтобы заглушить голос, громко заговорила Ника. Данка удивленно хлопнула темными ресницами. — Ужин вкусный, и сама ты приветливая!

Сидевшие за столом рты открыли. Надо же так перед хозяйкой постоялого двора распинаться! И голос в голове зашептал нудно, пытаясь перекричать: «Что ж ты простой прислуге чуть не в ноги кланяешься? Ты меня слушай!» — И пироги славные, и сама ты славная! — затыкала нудивший голос Ника.

На нее обернулись даже Аглая с Тимиром. У последнего недобро заблестели глаза.

— И вам добре, девоньки! — засуетилась покрасневшая от хвалы хозяйка. Кинулась за штору, вынесла чистое белье. Протянула Нике. Та поклонилась. Охотницы хмурились. Жили бы в их мире, не избежать темной за ближайшим углом. Остается надеяться, что в этом мире такое не приветствуется. Хотя кто знает, глаза — то какие злющие, так и сверкнули перед выходом. И рука одной потянулась к ножнам, но ее перехватил сидящий рядом охотник, сказал что — то тихо, и баба со злостью сунула кинжал обратно, наградив последнего презрительным оскалом.