Ная Геярова - Леший. Четвертые врата (СИ)

Река бережно и неторопливо несла лодку к берегу. Желто-рыжие деревья, по-осеннему, грустно заглядывали в воду и как будто шептались, под холодящий, даже сквозь пуховую китайскую куртку, ветерок.

– Глухо, – Петро пошарил по карманам, и не найдя зажигалки, полез в рюкзак на корме лодки. Сидящая под ногами лохматая трехцветная собака, без какой-либо определенной породы, но с очень умными глазами посмотрела на мужчину вопросительно.

– Погодь, немного осталось, – попыхивая, раскуривая самокрутную сигарку, сказал Петро. – Тут уж, осталось-то.

Лодка ткнулась носом в илистое дно. Мужчина перепрыгнул через борт и подтянул её к берегу. Пес поднялся широко зевая.

– Вот ужо и почти дома, – перекидывая сигару из одного угла рта в другой, хрипло проговорил Петро.

Закинул рюкзак на плечи и, присвистнув псу, направился вглубь тайги.

В верхушках деревьев отгорали последние белесые лучи закатного солнца.

В тайге темнеет быстро.

Бегущий следом за мужчиной пес тоскливо завыл, с ближайших деревьев взметнулись в небо испуганные птахи.

– Вот, ты черт старый, жути нагоняешь, – со смешком сказал Петро, но шаг ускорил. Неспокойно ему было. Вроде и путь обычный, каждый день проходимый. Однако...

Где-то хрустнула ветка. Пес настороженно вскинул уши и остановился. Петро наоборот ускорил и без того быстрый шаг.

Бывало всяко, он точно знал, что если это то, о чем он подумал, останавливаться нельзя. До входа осталось с километр.

– Жук! – прикрикнул на застывшего позади пса Петро. Пес как будто ожил и бегом бросился за хозяином.

Высокое дерево, за ним поворот вниз по отлогому склону. В обход идти времени нет. Листья под ногами жухлые, влажные. Тяжелые керзачи скользили. Петро хватался за низкие ветки, те, с хрустом, ломались.

Тропинка узкая, появилась среди трех берез. Вот к ним и нужно идти, а там сразу...

Вспышка отбросила Петро в сторону от берез. Залаял, а следом от смертельной боли взвыл Жук.

Петро сжал зубы и пополз. Пара метров до заветных... Вспышка.

– Жук!

Окровавленный пес вскочил, остервенело кинулся в сторону, давая хозяину пару секунд.

Вой.

Березы.

Петро подтянулся.

Вспышка.

Три березы, толчок. Неяркий, принимающий Петро свет. Прощальный вой умирающего Жука. Петро втянул тело за березы. Откинулся на спину. Ну, вот, успел. Жука жалко. Но успел.

Петро попытался встать. Спину ломило, ноги дрожали, но ничего, идти сможет. До сторожки рукой подать. Уже оттуда позвонит.

«Э-эх, как Жука жалко. Добрый был пес, преданный. Никак с десятку лет вместе провели, и надо же... Жалко».

– Аууууу! – вой раздался далеко, волнующе.

«Ребятушки, – прошептал Петро. – Родные!»

Хромая, он поднялся на невысокие ступени и открыл дверь...

Вспышка была только одна. Яркая.

Рюкзак отлетел в сторону. Дверь разнесло в щепки.

– Ауууу! – серые тени влетели в дом. Раздался визг и снова вой.

«Жука, жалко», – последний раз, тоскливо подумал Петро, проваливаясь в темноту, и в предсмертной вспышке увидал склонившуюся над ним волчицу.

Духота. Осенняя. Пахнущая листвой и никак не наступающим дождем. Уж, лучше б шарахнул – проливной, переходящий в снег. Но нет, полмесяца минимум парить будет. Бабье лето.

Плюнуть на всё и пойти купить пивка.

– Леший! Это тебе, что б жизнь мёдом не казалась, – гоготнул, заглядывая в кабинет, и кидая папку на стол, Семен. – Сообразишь на троих, – он подмигнул, бросив насмешливый взгляд на уже две возвышающиеся башнями папки. Тут же перевел взгляд на стопку у стола. – Эх, Леший, трудная и неприступна вавилонская башня! – и снова гоготнул.

Леший.

Это не прозвище даже. Это фамилия. Кондрат Разумович Леший. С такой фамилией, просто грех, если тебя будут звать по имени. Хотя, парочка человек найдётся. И сейчас, в тот самый момент, когда Кондрат косо, недовольно, смотрел на тонкую папку с надписью дело № 25468, один из таких, звонил ему на сотовый.

– Да!

– Кодя, ты совсем ко мне не заходишь, – серьезно, одновременно расстроенно проговорила трубка. – Я скоро забуду, как ты выглядишь!

Леший вздохнул.

– Лика, мы в разводе!

– Кодя, – голос стал настойчивым. – Ты обещал мне помогать, ты не забыл?

Кондрат вздохнул. Обещал. Хотя, иногда, ему очень хотелось забыть о существовании бывшей жены.

– Что случилось?

– Я уезжаю к маме? На месяц-два. Ты же знаешь её отношение к собакам.

– Такое же, как и ко всем живущим...

– Не начинай, – беззлобно перебила бывшая. – Почему, ты вечно ерничаешь?

– Это не ерничество. Твоя мать ненавидит всех, кто дышит. Особенно, если дышит рядом с ней.

– Ты редкостный хам.

– Ну, так не звони мне!

Лика замолчала, но всего на минуту. Потом раздался жалобный вздох.

– Так ты возьмешь, Тайру?

Тайра – хаски, с пристальными синими глазами. По совести, куда умнее собственной хозяйки.

Тайру Лике подарил Кодя в первые месяцы так называемой семейной жизни, которая очень быстро не заладилась. Лика, гордо поджав губы, выставила неудачливого муженька вон. И, чтобы насолить, оставила собаку себе, но, так как ни секунды после дарения не занималась хаски, то и сама встала перед тяжёлым бременем. Но желание насолить было намного сильнее и, превозмогая нежелание нести ответственность перед собакой, Лика начала послушно выгуливать и кормить подарок бывшего. Вот только поездки с собакой, были уже выше её сил. И та, стабильно раз, а то и два в месяц, перекочевывала к Кондрату. Притом не забывала Лика напоминать, что Тайра целиком и полностью принадлежит ей и забирать она её будет, когда захочет. Такое перекидывание несчастного животного туда-сюда, Лешему крайне не нравилось. «Мы в ответе за тех, кого приручили!». Хаски считала хозяином Кондрата, и тяжело переживала постоянные разлуки. Но ругаться с бывшей Кондрату не позволяла гордость. И любимица Тайра оставалась на попечении Лики. Хотя, иногда, Кондрат думал, что далеко не гордость, а эгоизм не позволял забрать собаку себе. В новой, холостой жизни у Лешего совсем не было свободного времени. А Тайра... Он вздохнул. Ну не хотелось ему нести за кого-то ответственность. Тайра, и так часто бывала у него. А вот ответственности за неё не было. Лика то улетала на конференции по выходу на рынок новой косметики, то уезжала на неделю и больше с подругами за город отдохнуть от городской суеты, то к мамушке – которая, органически не переваривала всё, что движется, то просто впадала в депрессию, при которой собака мешала проводить дни в тоскливом бичевании себя.