Александр Линевский - Мир приключений, 1929 № 01

Наконец желанный сон, этот всеобщий успокоитель, посетил его; но какой сон? Еще несвязнее сновидений он не видывал никогда. То снилось ему, что вокруг него все шумит, вертится, а он бежит, бежит, не чувствует под собою ног… То представлялось ему, что он женат, что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоит вместо одинокой, двойная кровать; на стуле сидит жена. Ему странно: он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею, и замечает, что у нее гусиное лицо..

Сон переходит в кошмар.

…Влетел Веретьев. — Берут! — ревел он. — Кого?! — Волохова, Рудина и Берсеньева уже взяли… Кирсанов на волоске… «Затишье». Астахов! Маша!.. «Человек он был» — а теперь что? Что я такое спрашиваю я вас? Утонула? Чорта с два… вышла замуж за Чертопханова! За Чертопханова — понимаете! «Башмаков еще не износила»…. Зачем жить? Зачем мне жить, спрашиваю я вас?…

Сказавши это, Веретьев вдруг зажужжал на манер пчелы… В эту минуту пошел Кирсанов. Он был, видимо, расстроен:

— Господа! Вы видите меня в величайшем недоумении. Заподозрена моя политическая благонадежность… — Аркаша остановился.

…И мы заподозрены и все заподозрены! Его благонадежность! Есть об чем толковать!.. Ты вспомни-ка, что ты с Базаровым, лежа на траве, разговаривал!

Бледное лицо Кирсанова моментально вспыхнуло…

…В комнату вошел совершенно расстроенный Перерепенко:

— Представьте себе, меня обвиняют в намерении отделить Миргородский уезд от Полтавской губернии! — сказал он упавшим голосом.

— Откуда же такая напраслина, Иван Иваныч? Ужели Довгочхун?

— Признаюсь, у меня у самого первое подозрение пало на Довгочхуна, но, к сожалению, Довгочхунов много и здесь. Не Довгочхун, а неслужащий дворянин Марк Волохов!

…Когда зажглись на улице фонари, явилась четырехместная карета, всем завязали глаза и повезли…

В страхе и беспамятстве просыпался Нежданов; холодный пот лился с него градом.

На другой день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата, болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уж для того, чтобы больной не остался без благодетельной помощи медицины.

Маша так и не вернулась. Нежданов поправлялся медленно и был подавлен. В душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмыленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога… он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь — не в его власти.

Весной товарищ по университету Годнев увез его в имение своей матери. Дом Годневых считался чуть ли не первым по всей…..ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли во вкусе прошедшего столетия, он величественно возвышался на вершине холма, у подошвы которого протекала одна из главных рек средней России. Сама Дарья Михайловна Годнева была знатная и богатая барыня, вдова тайного советника.

Сад Годневых отличался некогда большими затеями. Выход в сад был прямо в гостиной, с небольшого балкончика, от которого прямо начиналась густо разросшаяся липовая аллея… В различных расстояниях возвышались статуи олимпийских богов. Из числа этих олимпийских богов остались: Минерва без правой руки, Венера с отколотою половиной головы и ноги какого-то бога, а от прочих уцелели одни только пьедесталы. Место это Годнева называла разрушенным Олимпом. За газоном следовал довольно крутой скат к реке… По всему этому склону росли в наклонном положении огромные кедры, в тени которых стояла не то часовня, не то хижина… Покойный владелец — большой, между прочим, шутник и забавник — нарочно старался придать этой хижине дикий вид и посадил деревянную куклу, изображавшую пустынножителя, которая, когда кто входил в хижину, имела свойство вставать и кланяться, чем пугала некоторых дам до обморока, доставляя этим хозяину неимоверное удовольствие.

Было тихое весеннее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом небе, но поля еще блестели росой, когда Годнев и Нежданов подъехали к дому.

Обширная и опрятная комната, в которую слуга ввел Нежданова, выходила окнами в сад. Они были раскрыты и легкий ветерок слабо надувал белые шторы: они округлялись, как паруса, приподнимались и падали снова… Он подошел к окну и стал глядеть в сад… Весь сад нежно зеленел первою красою весеннего цветения… По небу, округляя свои груди, как большие ленивые птицы, тихо плыли светлые облака. Нежданов глядел, слушал, втягивал воздух сквозь раскрытые, похолодевшие губы… И ему словно легче становилось; тишина находила и на него.

К обеду наехало много народу, — а после обеда, Нежданов, воспользовавшись общей суетой, ускользнул к себе в комнату. Ему хотелось остаться наедине с самим собою.

Прошла неделя.

Май уже перевалил за вторую половину; стояли первые жаркие летние дни. Нежданов отправился в сад, а из сада прошел в березовую рощу, которая примыкала к нему с одной стороны… Погулявши с полчаса, Нежданов присел наконец на срубленный пень… Он не думал ни о чем, он отдавался весь тому особенному ощущению, к которому — ив молодом, и в старом сердце, — всегда примешивается грусть… взволнованная грусть ожидания — в молодом, неподвижная грусть сожаления — в старом…

Вдруг раздался глухой голос, голос мужчины:

— Итак, это ваше последнее слово? Никогда?

— Никогда! — повторил другой, женский голос, показавшийся Нежданову знакомым.

— Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе… Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… Голубь; ты прячешь голову под крыло — и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей, да я-то не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего — не знаю! Можешь ли научить меня, сказать, что это такое, чего мне не достает, дать это все, чтоб я… А нежность… где ее нет!..

И мгновение спустя, из-за угла дорожки, огибавшей в этом месте молодой березняк, — выступила Елена, сестра Годнева, в сопровождении человека смуглого, черноглазого, которого Нежданов до того мгновения не видал. Оба остановились, как вкопанные при виде Нежданова… Елена покраснела до корней волос, но тотчас же презрительно усмехнулась… А спутник ее нахмурил свои густые брови — и сверкнул желтоватыми белками беспокойных глаз. Потом он переглянулся с Еленой и оба, повернувшись спиной к Нежданову, пошли прочь, молча, не прибавляя шагу, между тем как он провожал их изумленным взором.

Весенний светлый день клонился к вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко в левом небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури.