Виктор - Страшные Соломоновы острова

Димыч мечтательно закатил глаза.

– Да я только в одном блине пошарил аккуратно. Похоже – оружейка. Железа там на полную роту, ну или на диверсионный отряд. В основном наши СВТ и «дегтяри». Еще до тридцати ящиков со свастикой лежит. Гансовский ленд-лиз, мать их. Я поковырял малость. Ну, «Эрмы», понятно. В смысле МП-40. Вот пулемет прихватил, не удержался. А «Суоми» всего четыре штуки. Упаковка везде – блеск. Я на километр в лес отошел и личную нычку забабахал. Немного, конечно, но ежели чего – голыми не останемся. Ну и на месте все прибрал аккуратненько. Чтобы в глаза не бросалось.

Зная Димыча, я про себя обозначил это «немного» штатным арсеналом взвода диверсантов для ведения активных боевых действий в течение полугода как минимум.

– Ну, тогда не ной. Считай – малой кровью отделались. Потом на карте свою нычку покажешь. Мало ли... Чем стеклить-то будем? – закончил я, наконец, со створкой убитого окна, и мы погрузились в строительные хлопоты.

Очень радовало, что БМВ племяша умудрилась остаться невредимой. Дом защитил. Да и если по справедливости, следов боя оказалось на удивление мало. Видимо, сказались скоротечность огневого контакта и ночь.

В общем, через час восстановительных работ можно было отчаливать в город. Я в который уже раз озабоченно взглянул на друга.

– Ты чего смурной такой весь день? Что, пригрел Змею на груди, а теперь маешься?

Димыч не отреагировал на подначку и еще явственней поник буйной головушкой.

– Пипец мне, Витек. Понял? Конкретная маленькая толстая белая полярная лисичка.

– Эко тебя, братец, растащило-то, – забеспокоился я. – Вы же вроде так... покемарили чуток по-братски.

– Да какая разница! Врубись – я без нее дышать не могу. Совсем! В буквальном смысле. Чего делать-то?! – он умоляюще взглянул на меня.

– А я знаю?! Живи! Время покажет.

Напарник сокрушенно покачал головой.

– Ни хрена оно не покажет. А просто поставит перед фактом. Уже поставило. От чего больше всего корежит, так это от ощущения, что ничегошеньки от меня не зависит. Как в пороге, в бочке. Выплюнет – значит, повезло. Если дыхалки хватит. А дергаться бесполезно. Ой, как муторно-то!

– Терпи, коза. А то мамой будешь, – утешил я как умел новоявленного Ромео и завел «бэху». – Ну чего, по коням? Вечером созвон.

Димыч кивнул и побрел к пепелацу.

Держись, друже. Жизнь, она такая... Паскуда.

Приемо-передача машины в трепетные руки племяша обошлась мне в семь тысяч целковых и почти полчаса времени. Тщательно обнюхав валяющиеся в салоне расходники и оценив полный бак, он провел пальцем по не очень стерильному боку своей автокастрюли.

– Дядь Вить, вас где носило? Ходовка-то живая? – проскулил бэховладелец с характерной гримасой сутенера, работающего в кредит, и сделал попытку занырнуть под колеса.

– Слышь, барыга? – оборвал я родственные поползновения на дополнительный развод. – Не скули. Больше ничего тебе не обломится. И так поимел неслабо. Держи свой телефон. Привет маме.

И пошел на проспект ловить частника. Усевшись в салон, вспомнил о связи и включил свою мобилу. Посыпались смс-ки и непринятые звонки. Стал смотреть. Ну, как всегда – суперкредиты, окна ПВХ даром и лучшие в мире мини-отели дешевле ворованного.

Вспомнил про работу. Набрал Семеныча и услышал много нового о тайне своего рождения и об экстравагантных особенностях нашего с ним совокупления в случае личной встречи. Вкратце объяснил, что я умер до понедельника. А если не устраивает – то навсегда. С посмертным заявлением по собственному. И через двадцать минут уже ставил чайник дома, в надежде спокойно посидеть в одиночестве и разгрести сумбур в голове.

Надежды, как известно, юношей питают. Поэтому, услышав очередной вызов и взглянув на дисплей, я, вздохнув, приготовился отфутболивать Наташку. Наивный.

– Приветики! Ты где? Дома? Отлично. Через двадцать минут я у тебя. Гони всех в шею, еду тебя убивать, – прощебетало небесное создание и приготовилось оборвать связь.

– Пива зацепи! Кляча батискафная, – успел рявкнуть я в ответ и уныло направился к раковине перемывать заплесневелые горы посуды.

Был у Натахи пунктик – полнейшее неприятие грязной посуды. И незамедлительное энергичное полоскание по этому поводу моих горемычных мозгов. А делала она это неподражаемо и по любому поводу. Вплоть до настойчивых мыслей о суициде у объекта приложения ее усилий. В данном случае – у меня.

Глава 24. Истина – в простоте

Я даже на всякий случай успел сгонять в душ по-быстрому и в ожидании секретаря-переводчика вдумчиво порешал проблему уместности крохотного накатывания на грудь.

Наташка влетела в дверь как ошпаренный электровеник, и в квартире сразу стало тесно. Подобрав ее под локотки, я направил изнемогающую от любопытства фурию по направлению к кухне. Умудрившись по пути скинуть свою куцую курточку и ослепив меня загорелым пупком, она мазнула взглядом по зеркалу, что-то озабоченно поправила в гнезде прически и наконец-то уселась на кухонном диванчике, изнывая от нетерпения.

Флегматично извлекая из ее сумочки две бутылки «Козела» и сделав одной из них «чпок», я уселся рядом. Предстоящая процедура допроса внушала легкий ужас.

– Так. Ну, давай, – с места в карьер погнала Натаха.

– На, – протянул я ей оставшегося «козла».

– Смешно, – забавно сморщила она носик. – Давай, рассказывай. Во что вляпался? Только подробно и... очень подробно. И убери от меня эту гадость, – брезгливо отодвинула она на край стола гордость чешских пивоваров. – А если хочешь угостить девушку напитком, то уж будь добр сообразить что-нибудь более приемлемое.

Я молча открыл дверцу холодильника, продемонстрировав прилипшую к ней бутылку клюквенной наливки и полупустую емкость с водкой. Очаровательно прикусив нижнюю губу, нарушительница спокойствия после секундного мозгового штурма незатейливо вынесла приговор клюкве.

Набулькав примерно граммов пятьдесят в дежурный фужер, я старательно закурил, наслаждаясь последними мгновениями тишины.

– Ну, чего замолк? Ты что, не понимаешь?! Я такое пережила! Ужас! Кошмар! – нервно подскочив, заметалась она по кухне.

Я ощутил вдруг дикую апатию и попробовал воззвать к милосердию.

– Натах, а давай просто посидим и выпьем. А потом ты уйдешь.

Она остановилась как вкопанная и с изумлением уставилась на меня. Я по инерции продолжил:

– Ну, честно – не до тебя сейчас. Без обид.

– Ка-ка-йа-а жа-а-лость, – неимоверно растягивая гласные и не отводя от меня потемневшего вдруг взгляда, прошелестела Наташка и ме-е-ед-ле-е-нно потянула с себя футболку, обнажая свою бесподобную неописуемую грудь...

Еще через секунду я с искренним изумлением обнаружил вместо себя подвывающего от вожделения, нервно суетящегося гамадрила, который, подпрыгивая и похрюкивая от невыносимой страсти, помогал хохочущей девушке избавиться от остатков абсолютно неуместного текстиля...