Сизя Зике - Горячка

Он показал на коричневую, заплесневевшую массу в мисочках.

- Это все краска для лица. Чтобы она выцвела, нужно много времени.

- В этот момент мимо нас пробежал Бебе, таща в зубах огромную голень.

- Бебе, вернись! Прояви хоть немного уважения! Отдай-ка мне это!

Мы бросились в погоню. Кость, раза в три большая, чем наш песик, затрудняла удержание равновесия, но не мешала ему бежать быстро и молниеносно проскальзывать между скелетами, которых мы старались не тревожить.

- Вернись, Бебе!

- Эй, Бебе, это же несерьезно, отдай месье его кость!

- Бебе, - пытался Монтань лаской, - эта голень нужна хозяину, для этнологических исследований и истории всего человечества. Ты поступил бы, как следует, если бы положил ее на место!

- Мать твою ёб, ты перестанешь или нет! Мы же, что ни говори, на кладбище! Бебе, холера, иди сюда, а то, когда поймаю…

Наконец мы его схватили, и Монтань, насколько это удалось, присобачил кость законному владельцу. Чуть только мы отошли на пару метров, Бебе схватил нечто, похожее на ключицу, но тут мы уже гоняться за ним не стали.

Наши лилипуты беспокойно шевелились и выкрикивали какие-то непонятные слова с пироги, которую ни за какие коврижки не желали покинуть.

- Ладно, ладно, не будем больше мешать, - сказал Пауло. – И спасибо за гостеприимство!

- Подождите! – Монтань вытащил из кармана толстую пачку бумаг. – Надо обозначить место.

Голоса лилипутов перешли на более высокие тона, в них звучал Испуг. Монтань рисовал эскиз.

- Хватит. Мы не можем здесь оставаться. Бебе, к ноге! Отплываем!

ААА

И вновь пирога медленно плывет вверх по течению, вдоль берегов, поросших громадными деревьями с гладкими стволами. Сидя у самого зеркала воды, теряешь чувство времени. Вот уже десять дней мы продвигались вглубь этого удивительного и странного мира. И всем нам казалось, будто находились здесь только вчера.

Ничего особенного не случилось, но, с тех пор, как мы углубились в этой буйной растительности, время отошло для нас на второй план. Монтань цитировал стихи и впадал в глубокую задумчивость, устремив взгляд в обезумевшую зелень. Паоло подпевал, держа руль. Малышка украшала волосы величественными алыми цветами. Следопыты щебетали весь день. Мы добрались до самой сердцевины леса, со всех сторон окруженного непроходимой, девственной чащобой.

Правда, Монтань, принимая во внимание скорость, рассчитал наш маршрут на своих картах и с помощью секстана подтвердил результаты. Его уверенность в себе была непоколебимой. Мы продвигались к озеру Тебе, к знаменитому Озеру Динозавров, которое отстояло от нас на пару дней пути.

М'Бумба уже не давал о себе знать, но в общей, неестественной эйфории, каждый из нас был уверен, что мы обнаружим его на берегах озера. Точно так же, как вопросы течения времени, возможные последствия столь глубокого проникновения в девственные джунгли не представляли для нас никаких проблем.

Окрестности изменились. После буйной растительности, теперь Сангха текла под открытым небом. На ее берегах, по обеим сторонам, вздымались кучи растительности, образованной скрюченными и гниющими стволами деревьев, образующих непроходимые засеки. Громадные, горизонтально растущие стволы, толстые, словно дубы, отбрасывали на воду полосы тени со сносной температурой.

За деревья цеплялись лианы, мхи и невероятно густые заросли папоротников-паразитов.

Мы плыли близко к берегу, пытаясь как можно больше избегать солнца, которое кипятило поверхность реки, образуя одноцветную картинку. Различить в ней можно было множество оттенков хлорофилла: болотистая зелень речного течения; коричневатая зелень жирных водных растений и пальм в прибрежной чащобе; неожиданные взрывы листвы мангровых деревьев, напоминавших великанский плющ – от самой поверхности воды и до высоты метров в десять; бледная зелень опадающих папоротников и чуть ли не фосфоресцирующая зелень некоторых мхов с длинными усами – и все это было увенчано, где-то в высоте, сереющей зеленью верхушек высоких деревьев.

Черная пирога, металлическая бочка с бензином и пятна наших одежд были здесь совершенно не к месту, во всяком случае, они были совершенно чужими на этом зеленом фоне.

Берега оживлялись теперь стадами птиц, бродивших в воде на длинных ногах, с перьями всех возможных окрасок, которые сотнями охотились на маленьких заливах. Нас они совершенно не боялись; однажды утром, с выключенным двигателем мы дрейфовали среди стада венценосных журавлей, совершенно им не мешая, имея возможность следить за ними будто на специально подготовленном представлении: это были крупные птицы с длинными, остроконечными клювами, с замечательным пепельно-голубым оперением, с длинными черными ногами. Их гордо изогнутые шеи и головы, увенчанные венцом из драгоценных перьев, блестели в солнечных лучах.

Тем не менее, наше приближение вызвало массовый отлет целых стад птиц, напоминавших цапель, с девственно-белыми перьями. Они летели клином, в абсолютной тишине, с широко распростертыми крыльями; сделав громадный круг в небе, они исчезли из виду.

Мы глядели на них, затаив дыхание, молча, насыщаясь красотой. Все эти представления над самой водой, которые природа устраивала исключительно для нас, в наибольшей мере удерживали всех нас в состоянии как бы между сном и реальностью, несколько глуповатой беззаботности.

На закате нас охватывала волна сырой и тяжелой жары, как будто бы лес выделял тепло, складированного солнечного жара за целый день. Я очень хорошо запомнил один из подобных вечеров, напоенных ароматом громадных ночных цветов, которые только-только раскрылись. Птицы замолкли. В спокойных джунглях можно было слышать лишь скрежетание "летучих собак", огромных, только что проснувшихся летучих мышей. Над водой, как и всякий вечер, вздымался какой-то темный туман, водные испарения, которые быстро темнели по мере наступления ночи.

Вдруг над водой появилась, вынырнув из этой мглы, стая лиловых фламинго с длинными шеями; и все они начали кружить возле нас. Самые меньшие оставалась в средине круга, другие же заняли позиции вдали от центра. Все они не издавали ни малейшего звука; их длинные, красные ноги тянулись сзади, иногда цепляясь за поверхность воды, громадные же, остроконечные крылья, казалось, движутся в замедленном темпе. Длинные шеи мерно покачивались. Головы, законченные огромными, искривленными клювами, попеременно поднимались и опускались. Это все вызывало впечатление, словно здесь работает какая-то волшебная карусель, некий Merry-go-round с сидениями необычной формы. Танец этот длился вплоть до наступления темноты, когда можно было видеть только светлые полосы, после чего, как бы получив какой-то сигнал, птицы прервали круг и исчезли во мраке.