Василий Стенькин - В осажденном городе

— Я не понимаю, о какой части города идет речь, — сказала Кириченко. — Может быть, случайно забрела на какую-то улицу: я не интересовалась, где русские, а где немцы.

Офицер улыбнулся, услышав перевод ее слов. Вероятно, ему понравился ответ Маруси. Последовал новый вопрос:

— Господин оберштурмфюрер спрашивают, кто может подтвердить твое проживание в зоне, освобожденной доблестными немецкими войсками от большевиков.

Маруся задумалась на минуту: у нее были заранее подготовлены два адреса и она колебалась, какой из них назвать, потому что не знала, где лучше запомнили ее.

— Господин офицер предупреждают: если ты назовешь адрес и там подтвердят твои слова, тебя отпустят, а если нет, то он не ручается за твою жизнь.

И Маруся решила назвать оба адреса: если одни забыли, вспомнят другие.

— Я жила на улице Приозерной: сначала в доме номер два, у Евдокии Ивановны Глушко, а потом в девятом доме — у Кувалдиных.

— Назовите имя Кувалдиных?

— Хозяйку звать Татьяна Захаровна, а ее мужа — Николай Максимович. — Пути к отступлению были отрезаны, теперь Маруся беспокоилась лишь о том, не откажутся ли от нее названные люди, не побоятся ли они подтвердить ее показания.

— Оберштурмфюрер спрашивают — почему ты меняла адреса?

— Сначала я жила в доме Евдокии Ивановны, заболела гриппом и, чтобы не заразить малолетнюю дочь Глушко, перебралась к бездетным Кувалдиным.

Выслушав перевод ответа Кириченко, офицер сердито бросил несколько фраз переводчику и вышел из комнаты.

— Господин офицер дал команду проверить твои показания, и, если они не подтвердятся, тебя расстреляют, — сказал переводчик, поднимаясь. — Сейчас пойдем на Приозерную. Это далеко?

— Нет, минут двадцать.

В сопровождении полицая и переводчика Марусю повели по городу: она шла и замечала все, что творилось на улицах. В каменном двухэтажном особняке, надо полагать, расположился штаб, отметила Кириченко, у подъезда — множество легковых машин и мотоциклов.

— А ты где так насобачился по-немецки брехать? — вроде бы в шутку спросила Маруся, обратившись к переводчику. Тот, приняв слова девушки за шутку, улыбнулся.

— Я родился в Австрии, там жили мои родители, — сказал переводчик.

— Ты, наверное, из князей или графов?

— Да нет. Мои родители имели среднее имение, бежали от большевиков: говорят, всех помещиков тогда расстреливали, а поместья сжигали.

— Чего же ты тогда пошел на службу к врагам родины?

— У меня нет родины, а немцы хорошо платят.

Полицай неодобрительно косо взглянул на переводчика, и тот замолчал. Кириченко не стала продолжать разговора, подумав, что полицейский может донести на нее, перевернет ее слова и обвинит в проведении агитации против немцев. Чтобы как-то загладить впечатление от своих слов, добавила:

— Ну что ж, можно служить и немцам, если хорошо платят, люди они, видать, культурные.

— Вот поэтому и я пошел в полицию, — сказал, словно оправдываясь, парень.

Вначале зашли в дом Евдокии Ивановны. Нестарая женщина с худым и бледным лицом изрядно перепугалась, увидев непрошеных гостей.

— Евдокия Ивановна, не верят вот, что я жила у тебя и только из-за гриппа ушла к Кувалдиным. — Этими словами Маруся подсказала полный ответ, и Глушко сразу же поняла.

— Я вас слушаю, — Евдокия Ивановна обратилась к переводчику, имевшему более начальственный вид.

— Вы знаете эту девушку? — переводчик указал взглядом на Марусю.

— Как же не знаю? Это Маруся Кириченко, она жила у меня, потом заболела и ушла к Кувалдиным.

— За ложные показания вы будете наказаны, — сказал переводчик.

— Я говорю правду, хоть перед иконой побожусь.

— Сколько дней вы не видели Кириченко?

— Да вот, только что, — заколебалась Глушко.

— Две ночи, пока я была у вас.

— Молчать! — закричал переводчик, его лицо залилось краской.

— Так и есть, две ночи не видела, — подтвердила Евдокия Ивановна.

Потом пошли к Кувалдиным. Татьяна Захаровна и Николай Максимович обедали. Увидев Марусю в сопровождении полицая и неизвестного мужчины, забеспокоились, засуетились.

— Здравствуй, Маруся, где же ты запропастилась, мы уж потеряли тебя.

— Две ночи у них вон пробыла, — Кириченко стрельнула лукавым взглядом в сторону полицая.

— Значит, вы подтверждаете знакомство с Марией Кириченко? — спросил переводчик.

— Знамо, подтверждаем, дочкой называли ее.

— Не лжете?

— Что вы, господин начальник. Отродясь никого не обманывали, — уверяла Татьяна Захаровна, крестясь.

— Мы люди верующие, представителей власти уважаем, ибо, как сказано в святом писании, всякая власть от бога, — подтвердил Николай Максимович.

После этих визитов, окончившихся для Кириченко лучше, чем она могла предполагать, ее вновь водворили в вонючую камеру и лишь вечером освободили.

Маруся забежала к Евдокии Ивановне, а потом вместе с нею — к Кувалдиным, со слезами на глазах расцеловала их и поблагодарила за избавление от верной смерти.

Через два дня Мария Петровна Кириченко встретилась с Сергеем Никитичем Ашихмановым.

— Дома… — чуть слышно выдохнула Мария, сняла цветастый платок, опустилась на снарядный ящик и вдруг разрыдалась.

Сергей Никитич понял, какой глубокий смысл содержался в этом коротком и простом слове, хотя тогда Маруся не рассказала ему об аресте немцами и как пережила тот случай.

Лишь позднее, когда закончилась Сталинградская битва, Маруся призналась Андрею Федоровичу Трушину в том, что арестовывалась и допрашивалась немецким офицером; горячо благодарила Глушко и Кувалдиных, которые, рискуя своей жизнью, подтвердили ее показания, поручились за нее.

— Почему же ты раньше не рассказала нам об этом? — с удивлением спросил Трушин: Маруся всегда была откровенной с чекистами.

— Боялась, — смущенно призналась Кириченко.

— Боялась? Чего?

— Что больше не пошлете к немцам.

— А если бы снова попалась к ним в лапы?

— Как-нибудь выкрутилась бы, — беспечно ответила Маруся.

При встрече же с Ашихмановым, успокоившись немного, Кириченко в тот раз передала ценные сведения о городской комендатуре немцев, о коменданте Леннинге, о карателях, участвовавших вместе с захватчиками в расправах над советскими людьми.

Она завела знакомства среди немецких и румынских офицеров и через них сумела добыть нужную информацию.

Вечером Ашихманов и Поль зашли к Василию Степановичу Прошину и доложили о возвращении Марии Кириченко.

— А где сейчас Заворыкина Мария Ивановна? — спросил Прошин, знавший, что она была направлена во вражеский тыл вместе с Кириченко.

— Она тоже выполняет задания по комендатуре; по словам Маруси, у нее все в порядке, днями должна вернуться.