Валерий Хайрюзов - Отцовский штурвал (сборник)

По коридору, в сторону гардероба катились шумливые человечки, вешали одежду на крючки и, не задерживаясь, неслись дальше по своим классам. Вера с Костей остались ждать меня в коридоре. Они прижались к стене, с настороженным любопытством посматривали на школьников.

Директор оказался моложе, чем я предполагал, на вид ему было лет тридцать. Он без лишних слов забрал документы, тут же при мне распределил ребятишек по классам. Я подождал, когда начнутся уроки, и пошел домой – нужно было приводить в порядок комнату. Перво-наперво решил избавиться от дивана. Огромный, пузатый, чем-то похожий на старого кабана, он занимал полкомнаты. Обивка давно протерлась, острые пружины выпирали наружу. Диван начал разваливаться, едва я стронул его с места, отвалилась спинка, сухо затрещали пружины. За дверью я нашел ведро с известью, тут же лежал перевязанный бинтом огрызок кисти.

В обед, когда я уже закончил уборку, пришли ребятишки.

– А я пятерку получил по математике, – сияя, прямо с порога сообщил Костя.

– Сам напросился. Они эти задачи с Таней решали, – подчеркнула Вера.

«Первая пятерка за последнее время. Ты скажи, сумела подойти, заинтересовать его», – подумал я о Тане. Со мной Костя занимался спустя рукава, торопился, чувствовалось, ему хотелось поскорее ускользнуть на улицу. Его притворная покорность меня бесила. Наши занятия заканчивались тем, что я решал задачи сам, ему оставалось только переписать.

– Ну, как в новой школе?

– Мальчишки – воображалы, а девчонки – ничего, с некоторыми я уже подружилась.

Вера быстро сняла школьную форму, принялась помогать мне.

Солнце наконец-то заглянуло к нам в комнату, осветило темную, еще не высохшую стену, кусок некрашеного пола, веселым слепящим огоньком засветился на подоконнике никелированный чайник. Костя подошел к окну, медленно повернул чайник – по стенке пробежали яркие зайчики.

После обеда мы с братом поехали в мебельный магазин покупать кровать, а Веру отправили за продуктами в гастроном.

В центральном мебельном магазине кроватей не оказалось, нам посоветовали съездить в Заречье. Но и там не повезло, мы опоздали, все кровати были уже проданы. Правда, в углу магазина стояли софы, стоили они двести тридцать рублей, мне это было не по карману. Я уже собрался уходить, но неожиданно около кассы увидел Валентину, она тоже заметила меня, помахала рукой.

– Софу купила, – улыбаясь, сказала Валентина. – Решила наконец-то обзавестись мебелью.

Она повернулась к шифоньеру, посмотрела в зеркало, быстрым движением поправила платок, прикрыла полные, как у тетки, щеки. Одевалась Валентина модно, любила меха. Рукава пальто оторочены соболем, на ногах расшитые бисером оленьи унты.

Я заметил, что в магазине рассматривают ее с какой-то тайной завистью; она это чувствовала, по лицу сквозила довольная улыбка.

– Мы тоже хотели кровать купить, только их уже разобрали, – вздохнул Костя.

Он поднял с пола гвоздь, который выпал из упаковки, засунул и карман. В этот момент брат чем-то напоминал мне отца – он не любил разбросанных гвоздей, всегда подбирал их.

– Ты, Степан, прости, заняла я комнату, – смущенно сказала Валентина. – Тетя Зина говорит, что тебя уже больше месяца нет, а тут вещи мои пришли, на улице их не оставишь.

– Да мы устроились, – сказал я, наблюдая за Костей. – Сегодня вот комнату побелили, только спать не на чем.

– А что софу не возьмете? Очень удобно: раздвигается, смотрится. Сейчас все покупают, модно. – В ее голосе послышались профессиональные нотки.

– Куда ее, сломаем. Нам что-нибудь попроще.

Мне не хотелось говорить, что у нас не хватает денег, но она каким-то своим женским чутьем поняла и быстро, не меняя интонации, сказала:

– Конечно, не все сразу, поработаешь, потом хорошую мебель возьмешь. Я вот в Бодайбо вертолетчиков знаю, богато живут.

Валентина взглянула на брата, деловито нахмурилась, затем попросила минутку подождать, ушла куда-то. Через некоторое время вернулась обратно.

– У меня здесь знакомая работает, она говорит: есть одна, недорого стоит, но у нее ножка сломана.

– Посмотреть можно?

Валентина провела меня к заведующей. Та открыла склад, показала кровать. Ножка была не сломана, она слегка треснула, видимо, задели при разгрузке. «Пустяки, посажу на клей». Кровать стоила восемьдесят шесть рублей, это меня устраивало, к тому же еще остались деньги, заодно решил купить и письменный стол. Валентина нашла машину, договорились с шофером.

Когда вернулись домой, увидели – сестра вколачивает в стену гвоздь. На полу, рядом с табуреткой, картина, раньше я ее видел в хозяйственном магазине, что находится недалеко от булочной. Она висела прямо напротив входа, бросалась в глаза. Синее-пресинее небо, темный покосившийся домик и черная пасть собачьей будки. Картина висела давно, никто ее не покупал.

– Ты зачем ее взяла?

– С нею как-то веселее, а то стена голая, жутко даже, – рассудительно ответила сестра. – А тумбочку под цветы.

Только тут я заметил в углу прикрытую белой тряпкой тумбочку.

– Сколько стоит? – тут же спросил Костя, бросая на пол пальто.

– Тебе-то что? Уж помалкивал бы. Повесь пальто на мешалку и не разбрасывай, – накинулась на него Вера. – Двадцать пять рублей.

«Сколько дал, столько истратила». Я прикинул – до получки оставалась еще неделя, а денег у меня только-только. Перед тем как лететь домой на похороны, я занял у Добрецова сто рублей, рассчитывая отдать с получки, но не ожидал, что появятся непредвиденные расходы.

– Ну да ладно. Мы кровать привезли. Пойдем, ты дверь придержи, заносить буду.

– Мы еще стол купили письменный, – похвастался Костя. – Мой будет, а ты на своей тумбочке пиши.

Вера что-то хотела ответить, но неожиданно схватилась за горло, закашлялась.

– Что случилось?

– Коктейлю напилась, – призналась она.

Это меня не на шутку напугало, и тотчас же после того, как мы занесли вещи в дом, я пошел на кухню, разжег керогаз. Молоко вскипело быстро, я налил его в кружку, бросил туда немного соды.

Сестра маленькими глотками, морщась, стала пить молоко. На лбу выступили капельки пота.

– Добралась до бесплатного, – пробурчал Костя, выгребая из кармана на подоконник изогнутые гвозди.

Покончив с гвоздями, брат хотел залезть на кровать, но потом, покосившись на поврежденную ножку, передумал и сел за письменный стол, выдрал из тетради листок, нарисовал собаку, отдаленно напоминающую Полкана, вырезал ее и, поплевав с обратной стороны, прилепил к картине, рядом с собачьей будкой.

Вера умоляюще посмотрела на меня, но я показал глазами, чтобы она молчала, похвалил рисунок, затем повесил картину на крючок.

– На наш дом походит, правда? – заглядывал мне в глаза Костя.